Баран и жемчуг - Ната Лакомка
– Хорошо, – буркнул незнакомец, остывая. – Хоть кто-то при исполнении.
– Назовитесь, – повторил судья.
– Моё имя – Морис Мюфла, – хмуро сказал приезжий. – Сэр Морис Мюфла.
Он произнёс свою фамилию на южный манер, сделав ударение на «а», и я, несмотря на боль, фыркнула.
– Что смешного? – тут же обернулся ко мне этот сэр Мюфла.
– Ничего, – сказала я презрительно. – Просто теперь понятно, почему вы так себя ведёте, – и добавила тише: – сэр Баран.
Да, на южном говоре «мюфла» означало дикого горного барана. Более говорящего имени и быть не могло. И прекрасно подходило этому невежде.
Я увидела, как зло блеснули глаза приезжего рыцаря, и втайне обрадовалась, что смогла его уязвить.
– Зачем вы здесь? – тем временем продолжал расспрашивать судья, для которого имя приезжего рыцаря было просто именем.
– Привёз письмо леди Маргарет, – ответил Мюфла, с трудом отворачиваясь от меня и глядя теперь на судью. – Но дело в том, что я не знаю, как она выглядит, а в этом замке, похоже, очень любят врать.
– Леди Маргарет перед вами, – холодно сказал судья. – Если у вас есть для неё письмо, я рекомендую его передать. А потом езжайте своей дорогой. Мы в Сегюре не любим тех, кто устраивает беспорядки.
– Эй! Полегче, папаша! – очень неуважительно заявил Мюфла. – Вообще-то, стреляли в меня.
– Хотите подать жалобу? – спросил судья ещё холоднее.
– Не хочу, – грубо ответил рыцарь и сбежал с крыльца, направившись к своей лошади.
Мы все следили за ним молча и настороженно, а он, не замечая наших взглядов (или делая вид, что не замечая), достал из седельной сумки шкатулку и запечатанное письмо, и вернулся ко мне.
Я стояла рядом с кормилицей, продолжая обнимать её, и не сразу взяла письмо.
Постояв с протянутой рукой, рыцарь с раздражением сказал:
– Извиняться не стану, леди. Потому что вы сами виноваты. Берите письмо и шкатулку, я не буду тут до утра стоять.
– Можно сначала я посмотрю, – сказал судья, но я уже увидела отцовскую печать и схватила письмо двумя руками, сразу позабыв про боль.
– Пруденс, – торопливо позвала я кормилицу, не отрывая взгляда от письма – немного помятого, но не вскрытого, с отцовской печатью и отцовским почерком на лицевой стороне, – предложи господам вино и закуски, мне надо прочитать… – и не договорив я убежала в свою комнату, чтобы там, в тишине, прочитать последнее послание папы.
Слёзы сами собой полились из глаз, но я первым делом внимательно и с помощью лупы осмотрела печать – нет ли сколов или следов разреза. Но печать была нетронутой, и я, глубоко вздохнув, разрезала плотный конверт ножом для бумаг.
Первые же строки заставили меня заплакать навзрыд, и я долго не могла успокоиться, сидя на кровати и держа на коленях драгоценное послание.
«Дорогая моя Маргарет, – прочитала я, когда немного продышалась и прошмыгалась носом, – ты получишь это письмо, когда меня уже не будет на свете. Прости, моя девочка, так получилось, и это – воля небес.
Моя рана не даёт мне шансов на спасение, но даёт время, чтобы я мог проститься с тобой хотя бы в письме.
Во-первых, помни, что я всегда любил тебя, и моя последняя мысль будет только о тебе. Мне горько и больно, что я оставляю тебя одну в этом мире, но на всё воля небес, дорогая Маргарет. Небеса дарят и небеса забирают, и мы не в силах этому помешать.
Во-вторых, помни, что по королевскому статусу ты имеешь право на денежную компенсацию из-за утраты кормильца на государственной службе. Тебе надо подать заявление в королевский департамент в столице и получить двести золотых за мою смерть…».
Тут я поплакала ещё, а потом дочитала письмо до конца:
«Не тяни с получением компенсации, потому что чем дольше пройдет времени, тем больше возникнет препон.
В-третьих, письмо тебе привезёт мой боевой товарищ – сэр Морис Мюфла. Это человек благородный, честный и отважный. Я попросил его позаботиться о тебе, и если он придётся тебе по сердцу, буду рад вашей свадьбе. Прости, прощай, твой любящий отец».
Окончание письма слёз не вызвало. Наоборот, плакать мне сразу расхотелось. Я угрюмо сложила письмо вчетверо и спрятала в тайничок под ножку кровати, поклявшись, что никто никогда его не увидит.
Свадьба с благородным и отважным сэром Мюфла!..
Был ли отец в здравом уме, когда это писал?
Нет, всё-таки, наверное, был. Потому что смерть смертью, а не забыл напомнить мне о королевской компенсации. Уж папа-то знал, что денег у меня вечно не хватало.
Только как поехать в столицу, где там остановиться, как найти этот самый королевский департамент?..
За всю свою жизнь я нигде не была дальше Сегюра.
Но двести золотых – это не брошенная медная монетка. Особенно теперь, когда золото так кстати.
В дверь постучали, и я крикнула «войдите», ожидая увидеть кормилицу, но вместо этого на пороге возник тот самый сэр Мюфла, которого мой папочка с готовностью предложил мне в женихи.
Несколько мгновений мы оба молчали, а потом рыцарь переступил порог и преспокойно пошёл ко мне. Спасибо, что хоть догадался отцепить свою варварскую саблю и пришёл не с оружием наголо.
– Вас никто не приглашал в мою спальню, – сказала я как можно холоднее, хотя понимала, что выгляжу просто жалко – пытаюсь храбриться, а у самой опухли от слёз глаза и покраснел нос.
– Вы сказали «войдите», – напомнил Мюфла и поставил на стол шкатулку. – Вот, вы забыли взять. Я подождал, пока дочитаете письмо. Не плачьте, – тут его голос немного смягчился. – Ваш отец был хорошим человеком. Уверен, что он сейчас на небесах. На небесах хорошо… Не грешите, проливая слёзы… – он говорил короткими, отрывистыми фразами, как будто пытался скрыть неловкость.
– Похоже, вы частый гость на небесах? – не удержалась я от колкости. – Раз знаете, как там хорошо!
Он не ответил на насмешку и постучал пальцем по крышке шкатулки:
– Здесь компенсация за смерть главы семейства. Я пока ехал, увидел, что дела у вас не слишком хорошо идут. Так что золотишко не помешает.
– Вы и в деревенском хозяйстве поднаторели? – спросила я, не торопясь брать шкатулку. – Сколько в вас талантов!
Вообще-то, упоминание об упадке Сегюра обидело
