Щепотка пороха на горсть земли - Дарья Андреевна Кузнецова
Дорога оказалась накатанной и совсем не дикой. Кроме Шнали, в том направлении лежало еще без счету мелких и не очень поселений, навстречу нередко попадались другие путники, пару раз он обогнал пеших. За дорогой смотрел вполглаза, чуть взбодрившись только тогда, когда навстречу показалось пыльное облако. Приблизившись, оно обрело очертания очередного мамонта, тянущего фуру, и тут даже Зорька встрепенулась, заволновалась и задергалась. Не сразу Дмитрий сообразил, что это она пытается вздыбиться или поддать задом: брыкалась кобыла столь же лениво, как шла. Когда он осадил ее, гнедая оглянулась с явно отпечатанным на морде изумлением. Кажется, впервые в жизни ей достался наездник, который знал, как обращаться с верховыми. Жаль только, саму Зорьку никто не предупредил, что она — именно такая.
Разминувшись с мамонтом, кобыла очень быстро впала в прежнее вялое оцепенение, а чуть погодя — и ее хозяин.
Сухая дорога стелилась гладко, несмотря на неспешность кобылы. То ныряла в густой лес, тихий и наполненный запахом нагретой хвои, то поднималась на холм и вдруг выводила на открытое каменистое плато, то вброд пересекала мелкие речушки, где всадник неизменно останавливался освежиться — холодная вода бодрила.
Экономить воду в таких условиях не было никакого смысла, и Дмитрий то и дело прикладывался к фляжке. Та была теплой, но при царящей вокруг жаре казалась освежающей, а пополнять запасы можно было в деревенских колодцах по дороге или ручьях.
Пару раз Косоруков спрашивал у встречных о правильности пути. К вооруженному человеку те относились настороженно, но он был один, держался вежливо, и его в конце концов обнадеживали, что не потеряется и дорога эта прямиком идет в Шналь. Местные поминали городок со странным выражением — не то опаской, не то уважением, Дмитрий так и не разобрал. Не крестились и не бежали в страхе — и ладно.
Один раз охотник завернул в деревню, которую разглядел с пригорка чуть в стороне от дороги. Пасущиеся в отдалении мамонты уже воспринимались обычной деталью пейзажа, как и основательные дома, бревенчатые на каменных основаниях. Колодец нашелся почти в центре деревни, и до него Зорька топала по пустынной улице — то ли зной загнал всех по домам, то ли работа растащила. Напротив колодца, на скамейке в тени, сидели три пропеченных солнцем старика, шушукавшихся между собой. Дмитрий поприветствовал их, склонив голову и приподняв шляпу; жители ответили кивками, но примолкли и внимательно следили за тем, как он крутит ворот, поднимая привязанное деревянное ведро — перекошенное, потемневшее, но еще прочное и вполне способное наполнить фляги и напоить лошадь.
В деревне Косоруков не задержался, тем более заворачивал он не столько за водой, сколько свериться с картой. И на ночлег остановился не в одном из поселений, а в лесу: ночи тоже стояли теплые, не хотелось маяться с ночлегом. По карте, конечно, до Шнали было около дневного перехода, но нормального перехода, а не вот такого вялого, нога за ногу, с постоянными остановками. Да и Хингу Дмитрий покинул далеко не утром.
На второй день дорога вплотную подобралась к невысоким горам, среди которых и ютился городок Шналь. Здесь уже чаще попадались звериные следы, чем человеческие, а дорога стала гораздо хуже. Мамонт с фурой пройдет, а вот соваться сюда на легкой карете не стоило и думать. Зорька начала чаще спотыкаться, после каждого раза тяжко вздыхала и предпринимала попытку остановиться, так что приходилось быть начеку.
Некоторое время одинокого всадника сопровождала крупная хищная птица, паря над его головой, и Дмитрий то и дело поглядывал на нее, прикидывая, стоит считать это дурным знамением или, наоборот, хорошим, потому что на падальщика невольный спутник не походил.
Несколько раз на открытых каменистых равнинах Косоруков терял дорогу, но в конце концов все равно на нее возвращался. Однако то ли по этой причине, то ли он изначально недооценил по карте расстояние, то ли Зорькина лень сказалась, но и за этот день он до Шнали не доехал, пришлось снова останавливаться на ночлег. Благо предусмотрительность заставила взять и еды, и овса для лошади с запасом.
До города Дмитрий добрался уже во второй половине третьего дня, и как-то вдруг. Вот только что кобыла брела по лесу вдоль небольшой речушки, которая то приближалась к дороге, укрывая ее густыми кронами местного ракитника, и тогда Зорька оживлялась, переходила на скорый шаг и принималась усерднее работать хвостом, отгоняя гнус, то отходила подальше, открывая путника палящему солнцу.
А вот речка вместе с лесом вильнула в сторону, холм отступил в другую, и открылся вид на небольшое плато, позади которого высились почти настоящие горы, прежде изредка мелькавшие на горизонте.
Шналь, город старателей и пастухов, на первый взгляд казался ненамного больше некоторых оставшихся позади поселков, но действительно походил на город, а не на большую деревню. Половина домов была каменной, в два полных этажа, а несколько — и в три. Над городком ослепительно сиял золоченый купол чистенькой белой церкви. У Шнали имелся и пригород: по склонам холмов карабкались деревянные домики поменьше, с обязательными огородами и садами. Мамонтов и прочей крупной живности в обозримом пространстве не наблюдалось.
Пользуясь тем, что всадник расслабился и зазевался, Зорька окончательно остановилась. Ее, в отличие от нормальных лошадей, близость жилья не вдохновляла, а вот пропыленный низкий куст у дороги — вполне. Кобыла потянулась к нему, а потом вдруг дернулась и отступила на два шага.
А из куста выкатился еж. Обыкновенный еж, с иголками, свернувшийся клубком. Дмитрий в жизни никогда не предположил бы, что они могут вот так кататься, а этот — мог. Больше того, потеряв в скорости, еж прямо на глазах изумленного зрителя развернулся, разогнался в два прыжка, продемонстрировав совсем не по-ежиному длинные лапки, в прыжке опять свернулся в клубок, покатился дальше и скрылся в кустах на противоположной стороне дороги.
Всадник пару мгновений ошарашенно таращился на потревоженную ежом листву, потом тряхнул головой, поправил шляпу и взбодрил кобылу. Если бы не поведение последней, точно решил бы, что перегрелся на солнце, оттого и примерещилось.
Местные реагировали на пришельца… да никак они на него не реагировали. Кто-то с любопытством провожал взглядом, кто-то не замечал — неожиданное поведение для такого обособленного поселения,
