Мама для трех лисят (СИ) - Самсонова Наталья

Слетев вниз, наткнулась на встревоженные лица близнецов.

— Сестра где?

— Здесь, — Морис повернулся спиной и показал на кулек.

— Она у вас так ходить разучится, — фыркнула я, — в этом доме нет ни ценных, ни опасных вещей. Где бы она ни нашкодила, портить тут нечего.

— Дело в том, — начал было Лиам,

Но мы с Морисом шикнули в голос:

— Не сейчас!

А я добавила:

— Закройтесь в комнате и выходите только если я позову. Только. Если. Я. Понятно?

Близнецы отрывисто кивнули и припустили вверх по лестницу. В этот же момент в дверь торжественно постучали.

На краю сознания лениво заворочалось пламя. Оно будто хотело сказать: "Я устало, но, если настаиваешь, могу сжечь его".

— Не сегодня, — криво усмехнулась я, отталкивая от себя видение обгоревшего бургомистра. Приятное видение, надо признать.

Рывком открыв дверь, я дружелюбно улыбнулась:

— Доброго денечка, какая-такая хворь вас замучила?

— У меня личный целитель, выписан из Риантрийского Медико-Магического института, — горделиво произнес бургомистр, — мне ни к чему услуги шарлатанки.

Пламя на границе сознания загудело сильнее.

Давай покажем ему. Давай покажем. Он будет гореть…

Стиснув зубы, я принужденно улыбнулась:

— Вы знаете, отчего у меня нет документов о полном магическом образовании.

— Вот об этом я и пришел говорить, — он дернул кустистой бровью, — и не на крыльце. Вы хотите говорить здесь?

А я добивалась одного — чтобы любопытные соседи носы свои показали из домов.

— Доброго денечка, госпожа Марша, — крикнула я, и соседка, выглядывавшая из окна, тут же спряталась за штору. — Проходите, господин бургомистр, проходите.

Теперь-то уж разговоров по улице будет не счесть.

Он недовольно поморщился, но послушно проследовал за мной. Подхватив вазу с верхней полки, я выставила ее на стол.

— Вы предлагаете говорить… На кухне? — в голосе бургомистра было столько недоумения и презрения, словно я перед ним не колотый шоколад поставила, а конское яблоко.

— Вопрос в том, к кому вы пришли, — я спокойно села за стол и прихватила кусочек горького, перченого шоколада. — К той, кем я была, или к той, кто я есть. Это разные люди, знаете ли. С разной судьбой.

"Надо детям предложить. Им, вероятно, не по нраву будет, но и в одно лицо шоколад трескать некрасиво", я закинула в рот маленький кусочек и махнула ладонью.

Чайник, повинуясь моей воле, закипел. Из настенного шкафчика вылетела белоснежная скатерть, чашечки, ложечки и сахарница. Все это кружилось по комнате, запугивая бургомистра, чьих невеликих колдовских способностей не хватало даже на полноценный щит.

— Чаек-то пейте, — я заставила чашку ползти к нему через весь стол, — а то остынет. Хотя…

Пламя заплясало на кончиках пальцев:

— Вскипячу, ежли что.

От этого моего "ежли что" его аж перекосило. Подумать только, белая кость и синяя кровь. Судя по внешности — вряд ли. И дело не в полноте, а в масти. Магия выкручивает все на максимум. Если предок был русо-рыжий, то на одаренных потомков будет больно смотреть. Основу роду положил светленький мажонок? Что ж, нате вам, потомки, белоснежные косы. И так во всем. Этот же сероват, явно видно, что он или первое поколение магов или второе.

«А для второго поколения он преступно слаб», припечатала снобка, все еще живущая внутри меня.

— Я бы хотел, хотел поговорить, — он нервно косился на танцующее пламя. — Поговорить о том, что неразумно вам держать у себя детей. Вы же понимаете, верно?

— Совершенно не понимаю, — я легкомысленно пожала плечами, — дети скромные, вежливые, понятливые. Они мне не мешают.

— Как жительница моего города, вы должны подать прошение мне, лично, — он вытащил платок и принялся промокать взопревший лоб.

— Прошение? — я одним жестом заставила закипеть чай в его чашке, — о чем же мне вас просить? Не бедствую, знаете ли.

— О том, чтобы я дозволил вам поселить у себя детей, — он убрал платок. — О чем, разумеется, не может быть и речи.

— Разумеется, — медленно повторила я за ним.

От треска бушующего пламени закладывало уши.

Разумеется. Не может быть и речи.

Выплесни меня. Несколько секунд и останется только пепел…

Пламя еще удавалось сдержать и я, подавшись вперед, хрипло спросила:

— Если не я, то кто? Кому вы передадите детей?

— Город велик и добродушен, кто-то да примет, — он, при всех его огромных габаритах, умудрился вжаться в стул, лишь бы быть от меня подальше.

— Город уже не принял, — в моем голосе, к его ужасу, прозвучал треск бушующего огня.

— В-вы н-не мож-жете причинить мне вред.

— Могу. И что самое главное, никто не узнает. Один мерзкий колдун прекрасно умеет хоронить секреты. И если вы не собираетесь помогать детям, то отойдите и не мешайте.

— Вы ничего не можете… Вы не осмелитесь выпустить это в город, полный мирных жителей!

— Едва лишь вы выйдете, как я отправлюсь в аптеку и куплю там полный состав ингредиентов для "Любовной заплатки", — вкрадчиво заговорила я.

И пламя заинтересованно притихло.

— Что?

— К утру весь город будет знать, что бургомистр ходил к знахарке, от срамной болезни лечиться. И никто ничего не заподозрит, ведь все знают, что у меня таких травок нет, потому как я принципиально от этого не лечу. Что намотал на слишком любопытный… хвостик, с тем и живи, — я оскалилась, — да вот только бургомистру никакая знахарка не возразит. Вот и я не смогла отказаться.

— У меня свой целитель! — взвизгнул перепуганный бургомистр.

— Целитель, который давал клятвы вашей жене, при этом весь город присутствовал. Ясно-понятно, что вы не можете к нему с этакой проблемой обратиться, — припечатала я. — Ваша жена огорчится, но еще больше огорчится ее папенька, он ведь вас, слабосилка, на такую хлебную должность пропихнул.

— Никто не поверит!

Он вскочил, с грохотом опрокинув стул. Я же, взмахом руки услав стол в сторону, встала прямо перед ним:

— Да как раз мне-то и поверит. Я ведь прямо не скажу. Я позволю людям додумать самостоятельно.

— Что тебе нужно?! — истерически взвизгнул он. — Герцог… Мне герцог приказал! Я не могу… Не могу…

Переход от страха к безумию был слишком резок, я не успела отреагировать. Снова не успела…

Его противные руки оказались на моем горле. Он душил меня и, о боги, я чувствовала, что ему это нравится. Что мой страх, моя боль и мое отвращение заводят его!

Я проваливалась назад, в прошлое. В темноту. В чад немагических факелов. В свой собственный ад… Не могу. Дышать. Не могу.

Все, как тогда…

— А-а-а-а!

Ему повезло. Моя кожа раскалилась, но пламя вырваться не успело — слишком недавно был приступ. Он отделался ожогами, а я… Я паникой.

Кажется, я уже не настолько хороша, чтобы угрожать людям.

— Вам решать, — мне удалось взять голос под контроль, — вам решать, бургомистр. Вы или благородный человек, что лично приехали к знахарке и дали добро на проживание сирот, или…

А с другой стороны, мне уже поздно меняться. Иногда именно шантаж и угрозы — кратчайший путь к благоденствию.

Заканчивать свою фразу я не стала, но он, опустошенный вспышкой безумия, додумал сам.

Сам же поднял стул, принял от меня бумагу с колдовским пером, уложил это все и уступил мне место. Затем тихим, приторно-вежливым голосом пояснил, как именно составить прошение. И тут же, не успели просохнуть чернила, подмахнул все это своей разрешительной резолюцией.

Бумага была размножена, и сникший бургомистр покинул дом.

— Безумный день. Безумный, безумный день.

Но одной проблемой меньше — мне не придется тащится через весь город. Вот что я не любила, так это выходить из дома. Как собака не любит удавку, что у злого, нелюбящего хозяина заменяет ошейник.

Я не могу уехать из города. Я не могу находиться вне дома больше трех-четырех часов.

Я заключена под стражу за преступление, которого не совершала. За то, что став жертвой — выжила.