СИНИЕ ЛЕБЕДИ - Светлана Гресь
– Ква-а-ас, холодный ква-ас! Пей сейчас и про зап-а-ас! И девица, и браток часто пьют у нас квасо-ок!
– А я говорю, не будет в этом году такого урожая, как в прошлом. Тогда какие дожди были, помнишь? То-то же, не сравниться с нынешними.
– Да ты что? Да неужели! И вы говорите, что это все чистейшая правда? Надо же! Кума, так не забудьте, я жду Вас завтра к себе. Сейчас, простите, бегу. Такая новость, не могу молчать, надо соседке сказать, вот удивиться она. И т.д. и т.п.
Важные покупатели, играя плотно набитыми кошельками, подобострастные продавцы, готовые пойти на любые уступки, только бы продать товар, но ни в коем случае не продешевить. Все шевелилось, вертелось, двигалось, вращалось, то растекаясь по тесным кривым рядам рыночной площади, то собираясь в одном месте, сколачиваясь в плотную, сбитую гурьбу. И, приперченное хорошей дозой дневного зноя, сытного обеда, навевало сладкую дрему на некоторых скучающих зевак, которых, как всегда, на рынке было немало. Они ждали встряски.
И случай не заставил себя долго ждать. Гонимый нестерпимым голодом, мальчик нерешительно подошел к грузной, конопатой тетке, что бойко торговала румяными, одурительно пахнущими пирожками. Он с таким наслаждением смотрел на это аппетитное чудо, судорожно сглатывая слюну. Есть хотелось невыносимо. Умоляюще взглянул на торговку. Она о чем-то громко тараторила со своей тощей соседкой, торговавшей зеленью и семечками, и, казалось, совсем не замечала постороннего лица. Рука его невольно потянулась к корзине. Все тело напряглось от предстоящего удовольствия.
Однако, мальчишка не успел коснуться предмета вожделения, как вдруг, с таким диким визгом был схвачен за локоть цепкой ладонью взбесившейся хозяйки. Он, испугавшись крика, вырвался и отскочил в сторону. Немедленно вокруг них образовалась толпа. Торговка орала что есть мочи, показывая на ребенка
– Люди добрые! Держите вора! Вон он! Вора держите! Все, все, что целую ночь пекла, не смыкая глаз, все стащил, этот ублюдок недоделанный! Все украл, все до копейки, ворюга, забрал, оставил меня и троих малолетних деточек помирать с голоду! – голосила тетка, жалобно подняв руки и глаза в небо.
– Ах ты, шваль несусветная! ирод окаянный! Ах ты, грязь нечесаная, немытая, куда ручищи свои паскудные тянешь-то? Вывернуть бы тебе эти грабли да с корнями, чтоб другим неповадно было! – Визжала во весь свой могучий рот толстуха, размахивая своими огромными кулачищами во все стороны.
– Как же мне теперь дальше жить? Несчастная я, горемычная, – подвывала она, хватаясь за голову,– я и мои уже нищие четверо деток.
– Ой-ё-ё-ё-й! Все стащил, даже корзину! А я столько у печки промыкалась! Всю ноченьку глаз не сомкнула, вот этими рученьками тесто месила, ягодку от ягодки разбирала, грибочки перебирала. А он, рвань воню-ю-чая все похитил у бедной вдовы и даже малого кусочка, даже краюшечки малой не оставил! Ой, горе мне, горе!!! Как дальше жить? Копеечки не оставил сироткам моим бедным! А их у меня крохотулечек, – стала считать на пальцах, – пятеро, шестеро, – сбилась со счета, протянула ладони, – полно махоньких, голодных ребятишек. Как им теперь жить? Чем кормить, одевать, обувать, скажите, люди добрые? И жить им бедным нынче негде, на улице придется мыкаться. Он же все украл, этот волоцюга!
Толпа стала роптать в такт причитаниям обиженной, все больше сужая круг. Зевакам, скучающим на рыночной площади, уже была брошена кость развлечения. Мальчик никак не мог понять, почему у этой горластой тетки, у которой он так не успел ничего взять, пропала корзина. О каких копеечках надрывается с горя и где могли деться столько пирожков. Как затравленный зверек, попавший в ловушку, метался из стороны в сторону, прижимая к груди свой драгоценный сверток, все, что у него было сейчас. Круг стал сужаться, грозя перейти в побоище. Он съежился, испуганно втянув голову в плечи. Кто-то первый попытался угодить кулаком в плечи, кто-то с удовольствием разминал тонкие ивовые прутья, готовясь применить их в деле.
– Бей его, бей, проучи нахалюгу, – визжала неугомонная баба.
– Дорогу ее княжескому высочеству! – Послышался звонкий голос. – Посторонись! Разойдись! Дорогу освободить! – весело покрикивал паренек, размахивая над головой длинным кнутом.
Толпа нехотя расступилась, оставляя затравленного испуганного ребенка одного посреди дороги. Он не успел отскочить в сторону, и быстрые кони резко остановились прямо над ним, дыша в лицо разгоряченными мордами. Юный кучер подбежал к нему.
– Тебе что, жить надоело?
– Не-а, – замотал тот отчаянно головой.
– Так чего, как пень, стоишь на дороге? Хочешь, чтоб задавили, – кивнул в сторону кареты.
Тут же подскочила возмущенная торговка.
– Послушайте меня, молодой человек, это вор! Он тут на глазах у всего честного народа ограбил меня и всех моих ребятишек. Его надо срочно судить по всей строгости закона и наказать, чтобы другим неповадно было. Мы, которые все тут, решили, вор должен работать.
– Толпа одобрительно зароптала, выражая явное сочувствие обиженной. Эльджин снова съежился, чувствуя возобновление травли. Из кареты выглянула очень красивая женщина. Она была так похожа на его пропавшую мать, что он даже глаза зажмурил.
– Что ужасного совершил этот несчастный ребенок?
– Ваше Добрейшее Высочество, он, вашими словами сказать, ребе-е-нок, а если моими, о, и это правда, конченный жулик и бандюган, самым изощренным способом поиздевался над честной и деликатной дамой и ее благородным мужем! Вот она, вся перед Вами, стою, как на духу. а муж мой бедный не вынес такого открытого издевательства и умер! Этот, к месту сказать, паразит нанес непоправимый урон благородному многочисленному семейству. Он бессовестно вынес из нашего дома все, что там было, все до последнего грошика, – стонала потерпевшая, – до последнего бревнышка, до последней тряпочки, – спохватилась толстуха, размазывая мнимые слезы по щекам.
Княгиня с недоумением рассматривала толпу, явно не веря словам истеричной торговки.
– Сколько было украдено, сосчитать-то сможешь?
– Ваше Высочество, – молодка горестно вскинула руки, – обидели бедную, горемычную вдову и двадцать ее малолетних детей. Украли все, что она смогла накопить за годы одинокой, страдальческой и трудной жизни…
– Когда успела столько детей завести, если одинокая княгиня недовольно морщилась на явную ложь.
– Да врет она все, – вмешался звонкоголосый паренек. – Ваше высочество, знаю я эту скверную бабу. Детей у нее отродясь не было. Муж, правда, есть, лодырь и пьяница. И сама она воровка и обманщица. Так и норовит задарма жизнь прожить.
– Антон, дай ей немного денег, пусть уймется, а мальчика забери, вон как дрожит, бедняга, – княгиня хмуро оглянулась
