По лазоревому ветру (СИ) - Енодина Анастасия

- Я не передумал. Но вот, - он бросил на пол камеры флягу, несколько брезгливо и нехотя. – Выпей это перед казнью, и твой разум затуманится так, что ты не почувствуешь боли, и смерть придёт незаметно.

В её взгляде промелькнула ненависть, или это ему лишь показалось. Она закрыла лицо руками и зарыдала, звучно всхлипывая и размазывая слёзы по щекам.

- Это всё, что я могу для тебя сделать, – он старался не смотреть на неё, но не мог отвести взгляда, хотя и не видел её глаз. Он ужасно боялся, что она вдруг посмотрит на него в упор, но в то же время очень желал этого, хоть и не мог в этом себе признаться. Принц стоял и ждал, пока пленница взглянет на него, словно это она заставляла его ждать, пока рыдания стихнут. Наконец, она откинула спутанные волосы с лица, и устремила взгляд опухших и покрасневших от слёз глаз на него.

- Кого ты пытаешься обмануть? – спросила она, и по мере того, как она говорила, голос переставал срываться и дрожать, становясь уверенным и сердитым: - Ты хочешь, чтобы я думала, будто ты принёс это зелье ради меня? Чтобы облегчить мои муки? – она горько усмехнулась. – Ты просто боишься увидеть, как огонь будет пожирать мою плоть, и как я буду смотреть на тебя до последней секунды своей жизни, и как корчась от боли, я буду кричать тебе проклятия, от которых твоя жизнь превратится в ад. Поверь, я сумею это сделать! Сумею сделать так, что ты будешь мечтать о смерти, но она не будет приходить к тебе! И, даже если я не сделаю этого, за меня постарается твоя совесть. Я вижу, что ты не жесток, и поверь, завтрашнее утро станет твоим кошмаром!

Лефириуса передёрнуло от её слов, таких правдивых, что сам себе он не мог сформулировать и обрисовать ситуацию так, как это сделала она. Он поспешно покинул помещение, и перед глазами его ещё долго стояло её искажённое злобой заплаканное лицо.

Он поспешно покинул помещение, ощущая себя трусом и одновременно ненавидя свою пленницу.

Стоило ему уйти, и девушка снова уткнулась носом в колени. Потом искоса глянула на лежащую на полу фляжку и почувствовала нарастающую ненависть к принцу, такому безжалостному к другим и такому слабому. Да, он был ещё молод, но это ничуть не оправдывало его, и девушке принц казался палачом и извергом.

Ни он, ни она не сомкнули глаз в ту ночь. Она – из-за холода в камере и горьких слёз, а так же из-за того, что она постоянно думала о бессмысленности её смерти. Сколько на свете сил зла, а глупый самонадеянный принц решил казнить всех без разбору. Ей бы очень хотелось поставить его на место, показать, насколько он ошибается. Но она ловила себя на мысли, что в их взаимоотношениях он всё же не ошибался – теперь она была для него врагом. Увы, только до рассвета и не очень сильным врагом, но ненавидела она его уже всей душой, насколько только могла. Злость не была свойственна её натуре, но сейчас все отрицательные черты её характера (а они были, как бы глубоко она ни пыталась их запрятать) сфокусировались на принце.

Лефириус тоже не спал – из-за того, что и вправду сильно засомневался в правильности решения казнить без суда и следствия. Однако он тут же подумал, что уж больно опасны владеющие магией существа – за время разбирательств так околдуют и одурманят, что ещё и под их власть попадёшь на всю оставшуюся жизнь. Лефир не очень разбирался в магии, а потому боялся её во много раз больше, чем если бы имел более реалистичные представления о ней. Так же он не мог забыть взгляд девушки, такой умоляющий и искренний, что сумел бы пробудить жалость у любого, но принц боролся с этим наваждением, как только мог и пытался припомнить другой её взгляд, суровый, холодный и ненавидящий, каким она одарила его напоследок.

Это  происходило почти пять лет назад, и принц не мог знать, что эта бессонная ночь была для него последней спокойной ночью, без кошмарного сновидения и без ожидания его повтора. Если бы эти знания тогда были ему доступны, он бы всеми средствами постарался уснуть и точно не стал бы растрачивать эту ночь на бессонницу, тягостные мысли и сомнения.

2

За пределам Северного Догорма, настоящее время.

Тёмный густой еловый лес, в который, казалось, не могли попасть лучи даже всепроникающего полуденного солнца, простирался на несколько десятков километров, и не было в нём никаких поселений или отдельных жилищ, кроме одного. Угрюмого вида замок устремлял в мрачное весеннее грозовое небо свои готические островерхие башни, в одной из которых и проснулся принц, придавленный сапогом чародея. Он находился здесь уже довольно долго, но, сколько точно, сам он ответить бы не смог, так как давно потерял счёт времени. Наглухо закрытые ставни не давали шансов дневному свету просочиться в его башню через стрельчатые окна, пение птиц было не слышно из-за толстых каменных стен, изнутри обшитых деревом, а так же из-за того, что с недавнего времени птицы избегали этого места. Не имея возможности отличать день от ночи, чтобы хоть как-то ориентироваться во времени, Лефириус пытался считать, сколько раз к нему поднимался хозяин замка. Вскоре он оставил эту затею, так как время и вовсе перестало его волновать. Чародей поднимался в башню, ставил факел в специальный держатель на стене и принимался допрашивать пленника. Сперва принц был крепко связан и чародей просто задавал ему вопросы, на которые не получал ответа, и покидал башню. Потом он начал применять силу и прекратил приносить хлеб и воду. Несмотря на то, что чародей был тощим, сутулым и не производил впечатления сильного человека, его удары были хорошо поставленными, и он отлично знал все болевые точки, а также умело применял магию для усиления ударов. Если бы его пленный изредка не вскрикивал от особенно продуманных ударов, чародей бы счёл, что принц лишён дара речи до такой степени, что не может издавать звуков – он не произнёс ни слова с того момента, как его доставили в замок.

 Весенние дожди шли часто, и с одного угла мрачного пустынного помещения постоянно из-за них капала вода. Пленник подбирался к ней и жадно пил капли. Они пахли гнилыми досками и сыростью, но всё-таки это была вода. Сегодня ему долго не удавалось заснуть, и лучше бы так и не удалось, так как, как известно, ему снова привиделся кошмар.

Принц смотрел на обладателя тяжёлого сапога с ненавистью и болью. Чародей нахмурился, приглядываясь: Лефириус прежде ни разу не позволял боли отразиться во взгляде, а значит, что-то изменилось. Он довольно улыбнулся, полагая, что это он является тому причиной, хотя природная проницательность позволила ему быстро догадаться, что дело во сне.

Фогун, а именно так звали чародея, хозяина угрюмого замка и обладателя тяжёлого сапога, придавил принца к полу ещё сильней, но не позволил костям сломаться, и убрал ногу, наблюдая, как пленник пытается отдышаться.

- Смотрю, твои сны не очень помогают отвлечься от проблем реальности, – злорадно оскалив зубы, заметил чародей.

Принц ничего не ответил и даже не взглянул на него. Это не понравилось чародею, который только начал надеяться на то, что сегодняшнее его посещение этой башни увенчается, наконец, успехом и принц расскажет ему всё, что от него требуется. Рассердившись, Фогун схватил пленника за отворот рубашки, отчего та жалобно затрещала, расходясь дырами под сильными пальцами чародея. Он оттащил Лефириуса к стене, усаживая спиной к ней. Чародей впервые брал кого-то в плен, впервые выпытывал сведения, а потому ему было привычнее и приятнее вести разговор с человеком, находящимся хотя бы в полувертикальном положении, а не лежащим у его ног.

- Посмотри на меня и ответь, наконец, где спрятан этот проклятый Осколок Кристалла Жизни? – приказал чародей, но Лефир продолжал молчать, уронив голову на грудь.

- Ты ответишь мне! – прошипел чародей, наклоняясь к нему и пытаясь заглянуть в лицо. – Ответишь! Не сегодня, так завтра. Но мне жаль тратить на это столько времени... – Фогун начинал злиться. Он злился каждый раз, не получая ответа на первый вопрос, но в этот раз его злило не только молчание, но и невнимание к нему со стороны принца.