Белоснежка и команда мечты (СИ) - Семенкова Даша

— Не то чтобы я не хотела… — задумчиво протянула Балсан, как всегда, довольная всеобщим вниманием, — все лучше, чем выращивать этих глупых цыплят. Но не знаю, отпустят ли — родители не давали мне согласия покидать Цитадель. 

— Меня точно не пустят, — всхлипнула Юмсун, отец которой славился суровым характером. — И без того говорили, что выдумала глупость, а в экспедицию… Разве мы можем с таким делом справиться? 

Вновь воцарилась тишина. Шесть пар глаз вопросительно смотрели на Дару, а она вдруг поняла, что и впрямь не сможет. Что Хайдар был прав, и махать киркой может кто угодно, вот и она, едва научившись, возомнила о себе невесть что. 

— А мы сможем? — словно подслушав ее мысли, осторожно спросила Идама. — Может быть, они придумали такое испытание нарочно? Решили посмеяться над тобой? 

— Хайдар не стал бы так поступать, — ответила Дара, но на самом деле она уже не была в этом уверена. 

2.1. Женщина может работать в шахте!

Хмуро глядя на отчитывавшего ее главреда, Лиза в который раз против воли отметила, что он похож на шмеля. Наверное, из-за телосложения — он был довольно высоким, полным и имел привычку сутулиться, отчего казалось, будто круглая голова, покрытая густыми, как шерсть, короткими волосами, растет прямо из плеч. Сходство усиливалось из-за его любви к объемным мохнатым свитерам и тембра голоса, гулкого и басовитого.   

— Ваша статья очень хорошая, — гудел главред, — познавательная. Мне в самом деле понравилось… 

— Так понравилось, что вы решили ее не выпускать, — язвительно отозвалась Лиза. 

— Да поймите вы наконец, у нашего журнала есть своя направленность! Какие шахты, какая Украина? Хотите, чтобы в обсуждениях разгорелся политический спор? Милая моя, у нас издание для женщин!  

— А я и написала про женщин. Про сильных, отважных, потрясающих женщин, которые, между прочим, совершили почти невозможное! При чем тут вообще политика? Или вы полагаете, что нашу аудиторию интересуют только гороскопы и реклама косметики и тряпок? 

Главред шумно вздохнул, извлек из кармана клетчатый носовой платок и промокнул лоб. Затем вновь воззрился на сидящую напротив сотрудницу. Взгляд его выражал страдание, будто это она разгромила в пух и прах его работу, а не наоборот. 

 — Я не вижу смысла продолжать спор. Вы же умная девушка, Лизавета, и сами все понимаете. Мы не можем размещать в журнале все подряд, даже если материал очень хорошо написан.  

— Все подряд? — вспылила Лиза, не замечая, что повышает голос на начальство. — Да это лучшая моя работа! И вы прекрасно это знаете. 

— Еще раз повторяю: статья хорошая. Только нам она, увы, не подходит. Может быть вам попробовать пристроить ее еще куда-нибудь? А в номер мы возьмем что-нибудь из запасов… Например, ту вашу, про десять причин, по которым вам надо быть вместе, или как там она называлась. Она давно своего часа дожидается.  

— И пристрою! — Лиза не стала напоминать, что и «десять причин» в свое время были главредом раскритикованы.  

Тогда было даже не обидно — она прекрасно понимала, что тот текст вышел слабым, банальным и, если уж совсем честно, довольно глупым. Но сейчас девушка едва не плакала от столь ужасной несправедливости. В этот раз она душу вложила в работу, перелопатила горы материала, потратила уйму времени, придумывая оригинальные и интересные вопросы для интервью. Она была уверена, что ее колонка станет лучшей в номере, а в результате…  

Лиза выскочила из кабинета, даже не дослушав, что главред говорил на прощание, и бросилась к выходу, провожаемая изумленным взглядом секретарши. С трудом сдержавшись и не хлопнув дверью, в коридоре она сбавила шаг. Щеки пылали. Нужно срочно успокоиться и привести себя в порядок — не хватало еще, чтобы весь коллектив обсуждал, как ее вызвали на ковер и едва не довели до слез. 

Тех пяти минут, за которые она вернулась на свое рабочее место, не хватило. Когда она уселась за стол и бросила блокнот на стопку бумаг (давно бы следовало разобрать эту кучу, да все не до того), руки дрожали, в висках стучало, и придать лицу безмятежное выражение никак не удавалось. 

— Ли-и-из, — голос Альки, ее коллеги и подружки, донесся как сквозь вату.  

Лиза вяло отмахнулась. Нужно успокоиться, иначе с ней прямо здесь случился какой-нибудь приступ. Из-за какого-то пустяка — будто впервые ее статью заворачивают! Но разумными доводами обиду было не унять. 

— Так, все, — скомандовала Алька. Колесики отодвигаемого стула прогрохотали по старенькому ламинату. — Время кофе-брейка. Гоу в буфет. 

Сопротивление было бесполезно — маленький рост и хрупкое телосложение Александра компенсировала упрямством, целеустремленностью и твердостью характера. В отличие от вечно сомневавшейся в своих силах подруги, она привыкла действовать напролом, а действовать она начинала сразу же, стоило только новой идее прийти в голову. 

«Уж она-то наверняка не стала бы краснеть и мямлить на ковре у редактора и не вышла бы из его кабинета, пока не добилась своего. Скорее, он бы сам сбежал, роняя тапки», — угрюмо размышляла Лиза, запоздало злясь на себя. 

К тому времени, как они добрались до буфета, взяли кофе с пирожными и расположились за любимым столиком у окна, Лиза немного остыла и пожалела, что согласилась на разговор. Рассказывать о том, как ее материал не приняли, больше не хотелось, и она лихорадочно придумывала подходящую случаю ложь.   

— Не принял? — коротко спросила Алька. 

Лиза вздохнула и потупилась. От этой нахалки ничего не скроешь. Усмехнувшись невесело, она подхватила кусок пирожного, едва уместившийся на чайной ложке, и отправила в рот, взяв тем самым законную паузу в неприятном разговоре.   

— Не принял, — повторила Алька утвердительно. — Ну и чего ты так возбудилась? Не в первый и не в последний раз. Со всеми бывает. Или он на тебя еще и вызверился? Про что хоть статья-то была? 

— Про женщин-шахтеров, поднимавших Донбасс во время войны, — дожевав, наконец, липкое приторное месиво, пробубнила Лиза. Она нарочно держала тему в секрете, но толку-то теперь скрывать. — И не была, она дописана и никуда не делась.   

— Но в нашем глянцевом издании не выйдет, — безжалостно отметила Алька, как вдруг до нее дошло все остальное. — Погоди-ка, про кого?  

— Про женщин, после освобождения Донбасса ушедших работать в шахты. Представляешь, какой это был адский труд? Настоящее геройство! А кто из нас хоть что-то о них слышал? Вот ты — знаешь имя хоть одной? — Алька покачала головой. В глазах ее читалась подозрительность. — Например, Евдокия Королева, легендарная шахтерская мама, ей даже памятник поставили. Еще в Первую мировую в забое работала, и в Великую Отечественную в шахту спустилась, а ведь ей тогда было за шестьдесят. Или Мария Гришутина — девушка, которая почти повторила стахановский рекорд. Но кто такой Стаханов все знают, а кто такая Гришутина — практически никто… 

— Стоп-стоп-стоп, — перебила Алька. — Дорогая, это все безумно интересно, но ответь на один простой вопрос. Ты в каком веке живешь вообще?  

— Что? — растерялась Лиза.  

Она ожидала, что подруга если не поддержит ее, то хотя бы заинтересуется. Попросит почитать, и Лиза, поломавшись для вида, скинет ей текст. И конечно же та его расхвалит, а потом они вместе перемоют кости главреду, не забыв пройтись по всем его недостаткам и оплошностям — начиная с недальновидности и дурного вкуса и заканчивая похожестью на шмеля. 

Но Алька не спешила отпускать свои коронные шутейки про начальника. И статьи не попросила. Она даже не дослушала до конца. 

— Дружочек, Советский Союз распался. Про стахановцев давно никто не пишет. С чего тебе вообще такое в голову взбрело? — увидев, как вытянулось лицо собеседницы, Алька смягчилась. — Нет, я не говорю, что тема неинтересная. Очень даже. Я б почитала. И вообще: если бы ты это написала к девятому мая, например, главред отнесся бы к ней по-другому. Но вот так вдруг…