Апогей (СИ) - Явь Мари "Мари Явь"
Я резко обернулась к дверному проему, безошибочно угадывая причину неприятного волнения.
— Простите, если напугал. — Судя по голосу, монах виновато улыбался. Он вообще много улыбался, даже если причин не было. Возможно, парень считал, что монахи все такие — постоянно улыбаются и часто извиняются.
— Не напугали. — Солгала я, но ему незачем знать неприглядную правду. Он меня пугал постоянно, даже если не стоял в темноте за спиной.
— Ваша матушка, кажется, зовет к столу.
Кажется? По-моему, громкость ее голоса не оставила и малейшего сомнения.
Решая предать разговору хоть немного смысла, я пробормотала:
— Она мне не мать. Марта просто следит за домом и братом, а отец ее содержит. У них сложился такой договор, после смерти моей матери. — Я зевнула, словно хотела показать, что все это меня совершенно не трогает.
Боже, я знаю, в чем я буду каяться завтра: ложь, ложь, ложь.
В наступившей тишине никто из нас не сдвинулся с места. Наверное, он хотел еще что-то сказать, но ждал первого шага от меня. Может, ему было неприятно то, что я восприняла его в штыки с самого начала, и монах решил как-то изменить мое мнение о его персоне. А мне все равно. Сейчас, к примеру, мое отношение к нему было почти нейтральным ввиду холода и моей усталости.
Достав из кармана шуршащую пачку пастилок, я решила немного подсластить себе жизнь.
— Не верите в Бога? — Спросил монах, а мне даже показалось, что он усмехается.
— Мой отец священник. — Ответила я, явно давая понять, что его вопрос глуп.
— Но я спрашиваю про вас.
Собственно, вести с ним беседу, когда он не стоит напротив, очень даже сносно.
— Верю.
— Или это просто воспитание?
— Вы принесли с собой какие-то неопровержимые доказательства Его существования? — Поинтересовалась я.
— Нет. Просто любопытно.
— Любопытство у вашей братии не в чести. — Напомнила я как бы между прочим, вставая из кресла. — И, честно, если ваше призвание — нести божественный свет, вы ошиблись домом. Тут его и так достаточно.
— У меня и в мыслях не было обидеть вас.
— Может поэтому я и не обиделась. — Обойдя монаха, я вышла за дверь, занимая свое прежнее место за столом.
Мне хотелось, чтобы весь этот цирк поскорее закончился, но время имеет свойство подчиняться лишь своим собственным размытым законам.
Как только все снова собрались за столом, я принялась рассматривать их лица, но куда с меньшим интересом, чем прежде. Теперь мне еще сильнее хотелось спать, и я вообще перестала понимать, зачем сижу здесь. В столовой было как-то слишком шумно, даже душно. Столько народа… хотя и раньше отец ввиду своей профессии вел довольно хлебосольный образ жизни, и наш дом никогда не был пустым, теперь мне казалось непривычным такое скопление людей, пусть даже и знакомых.
Скорее бы убраться отсюда.
Я постукивала от нетерпения ногой, бесцельно водя уставшим взглядом по столу и собравшимся за ним. Удивительно, но я даже никак не отреагировала на внимание со стороны монаха, который как-то подозрительно долго на меня смотрел. Возможно потому, что в его глазах, глядящих будто сквозь тебя, ничего нельзя было прочесть.
Я опять начала засыпать, убаюканная мерным гулом спокойного вечернего разговора. Обсуждали в основном предстоящий праздник, службу, губернатора, который должен был посетить литургию. Голоса слились в единый поток, напоминая журчание ручья, правда не слишком благозвучное. И когда в дверь громко постучали в унисон с раскатом грома, я подскочила на месте, чуть не опрокидывая свою чашку. Аги что-то пошутила по этому поводу, пока я терла глаза, смотря на то, как мачеха плетется к двери, скрываясь в сенях.
Она, вероятно, так же как и я считала, что за порогом стоит какой-нибудь бродяга-нищий, который в такую гадкую погоду не знает, где переночевать. Марта бы отвела его в сарай, дала бы кусок хлеба…
Я уже готова была снова смежить веки, но за стеной послышалась какая-то нехорошая суета. Из приглушенного шума выбился визгливый голос мачехи, раздались негромкие, но уверенные шаги.
— Прошу нас простить за вторжение. — Спорю, рот открылся от возмущения не только у меня. Каждый сидящий за столом теперь смотрел на вошедшего пожилого мужчину, одетого в идеально скроенный черный смокинг. Платиновая седина, благородные черты лица и выражение на нем, которое я могла обозначить как достойное, — все это делало его похожим на графа… или на слугу графа. — Настоятельная просьба не покидать своих мест. Это не займет много времени.
Отдав указания, старик поклонился, вытянув руку в сторону, давая понять — все-таки слуга. Собственно, через пару секунд нам довелось увидеть его господина, который переступил порог нашей столовой так, словно был Александром Македонским, ступавшим на завоеванную Малую Азию.
Очень медленно и сосредоточенно я поднимала взгляд снизу вверх, от на удивление чистых (в такую-то погодку) туфель, отутюженных брюк и идеально сидящего пиджака того же темно-серого цвета, ярко-синего шелкового шейного платка, накрахмаленного белоснежного воротничка сорочки до лица гостя и его убранных назад темных волос. Посетитель совершенно точно был птицей весьма высокого полета. И если с его седовласым слугой у меня ассоциировалось гордое слово «достоинство», то он олицетворял собой власть и все производные от этого понятия. Он властвовал над собой, своими эмоциями, внешним видом, а также над нами, совершенно не знающими, как реагировать на это «явление Христа».
Определенно, жизненным девизом этого господина было «Veni, Vedi, Vici». И неслучайно его появление совпало с нынешними погодными условиями. Такие типы и правда должны заявляться темной ночью под бой грозовых раскатов. Довольно… символично, что ли.
Ого, воскликнула я мысленно, всматриваясь в лицо гостя, этот шейный платок точь-в-точь повторяет цвет его глаз.
Мой взгляд медленно пополз в сторону, пока не наткнулся на монаха. А тот либо воспользовался заминкой и тем, что все внимание перекочевало с его персоны на загадочную личность неожиданно заявившегося незнакомца, либо и не собирался ничего скрывать… эта провокационная улыбка-насмешка, острый взгляд. Все монашеское схлынуло с него, как волна с берега во время отлива, обнажая дно, правду.
Они знали друг друга.
Не помню, сколько прошло времени в напряженном молчании, которое никто не осмеливался нарушить, но я, оставив лжемонаха, посмотрела на отца. Меня всерьез интересовало, что он будет делать в такой ситуации. А еще… что там случилось с Мартой? не видать ее что-то.
— Кто вы такой? — Аллилуйя, отец, наконец, очнулся в достаточной мере, чтобы вскочить с места и задать этот вопрос должным требовательным тоном. — Мы люди простые. Мы не хотим неприятностей.
— Как и я. — Раздался спокойный голос незнакомца, заставляя нас всех снова синхронно пооткрывать рты. И надо же, может гость и обращался к отцу, взглядом он его не удостоил. — Повторю, вам не причинят зла. Точнее, ваша безопасность зависит напрямую от вашего понимания.
С пониманием у моего папаши всегда были большие проблемы. В смысле, с пониманием такого рода. Мой отец поразительно быстро догадался о том, кто перед ним, однако понять, что благоразумнее последовать настоятельной просьбе незваного гостя, он не смог. Но зачем он схватился за нагрудный крест, выставляя его вперед и начиная читать двадцать второй псалом? Да, мне бы тоже не помешало немного понимания в этой безумной ситуации.
Стряхнув оцепенение, я быстро осмотрела лица Аги, Фрэда, его сынка Паула, моего брата Джерри… славно, я не одинока в своем недоумении.
Сбивчивая молитва отца быстро оборвалась, и я в очередной раз вздрогнула, когда он с размаху опустился на свое место. Словно его кто подкосил. И выражение его лица в тот момент… шок, страх. С тех пор он больше ни слова не проронил.
— Ты стал грубее с нашей последней встречи. Не гнушаешься практиковать контроль на простых смертных. — Хохотнул беспечно псевдомонах, и головы всех присутствующих синхронно повернулись в его сторону. — Да и вообще не похоже на тебя… забрался в такую глушь.
