Маделаин Монтег - Бог Плодородия
Ей исполнилось тридцать пять. Нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть на свой возраст! На самом деле большинство людей считали, что ей немного за двадцать… или около того, но уж точно не тридцать.
Это брошенное вскользь «мисс» разозлило Габи не на шутку.
Она сама предпочла остаться незамужней, Мисс чертова Горячая Задница!
Не то, чтобы ей не предлагали. У нее было пару предложений.
Вздохнув, Габриэль потерла глаза и прилегла на спальный мешок. Внезапно вспомнив, что не проверила постель на наличие там ползучих тварей, вскочила, осмотрела белье и только потом опять легла.
Габи была раздражена, выжата как лимон и расстроена смертью рабочего. И даже после того, как выпустила пар, сорвавшись на Шейлу, не смогла освободиться от напряжения, кипящего в ней. Она лежала, глядя в потолок палатки, пытаясь игнорировать отдаленные звуки, доносившиеся с места происшествия, размышляя о причине, по которой решила не выходить замуж. Какой смысл? «Несчастный случай» еще в детстве и последующая за этим инфекция лишили ее малейшего шанса иметь детей.
Конечно, на сегодняшний день, есть методы лечения, дающие надежду таким женщинам как она. Несмотря на рубцы маточных труб, оставленные болезнью, она могла бы, вероятно, обратиться к специалисту по лечению бесплодия, но это стоило бы денег, кучу денег. И никаких гарантий чудесного исцеления. Она могла потратить годы и каждый заработанный цент отложенный на безбедную старость, и остаться ни с чем.
Габриэль вполне была довольна своей жизнью. Зачем же пытаться выворачиваться наизнанку только ради того, чтобы считать себя полноценной?
Что ни говори, но как верно заметила мисс Стерва, ее лучшие годы для того, чтобы завести ребенка, миновали. Женщины часто могли и имели детей в тридцать, и даже в сорок лет, но с каждым годом после тридцати неудачный исход становился все более вероятным, чем счастливый финал. Она могла бы тешить себя надеждой и дальше, старательно игнорируя свои биологические часы, но не привыкла прятать голову в песок. Однако этой собранной по крупицам обнадеживающей информации оказалось достаточно, чтобы вселить мужество продолжать не замечать неумолимый ход времени.
«Я ненормальная», — подумала она, резко садясь, затем опустила ноги с лежанки и закрыла лицо руками. Это конец. Она провела большую часть жизни, не видя ничего кроме книг и древних останков. У нее не было ни близких друзей, ни семьи, она выросла в сиротском приюте. Было легко годами прятаться от чувства мучительной потери, будто устрица в раковине, стараясь не замечать тот факт, что жизнь проходит мимо.
Почему же она теперь думает об этом, раз уж намеревалась прожить жизнь не оставив какого бы то ни было следа? С какой стати эти размышления о старости и одиночестве? Она одинока, странно! Это чувство никогда не беспокоило ее раньше.
Не совсем так.
Опустив руки, Габриэль раздраженно вздохнула и вышла из палатки. Рабочие уже успели унести тело погибшего. На месте раскопок остались только археологи. Студенты вяло ковырялись уже в другом месте, где, по мнению доктора Шеффилда, когда-то находился храм, который являлся центром общины.
«Интересно, — подумала девушка, — ушли ли работники совсем? Или же вернутся, как только закончат принятый в этих местах ритуал захоронения?»
Габи заметила докторов Шеффилда и Олдмэна. Они стоя на коленях в яме, что-то изучали и из-за большого расстояния, разделявшего их, она не могла разобрать, что именно.
Или, может быть, изучали только Шейлу?
Та тоже склонилась, опустившись на колени, будто рассматривая то, что они нашли, но скорее всего данная поза была лишь предлогом, чтобы выгодно продемонстрировать пышную грудь, которая наполовину вываливалась из рубашки, перевязанной узлом на талии.
На данный момент Габи не горела желанием находиться рядом с Шейлой, но еще меньше она хотела оставаться наедине со своими мыслями. После минутного колебания она решила присоединиться к студентам и помочь им копать. Копание и просеивание земли — тяжелый труд. А ей как раз и необходима физическая нагрузка, способная снять напряжение. В противном случае она проведет всю ночь в размышлениях.
* * *Он так долго дрейфовал в море апатии, что с момента появления людей не испытывал ничего кроме раздражения. Он размышлял, и, в конце концов, пришел к выводу, что раздражение определенно веское обстоятельство для выхода из состояния покоя, но не желал отказываться от небытия, которым окружил себя. Любопытство шевельнулось в нем, когда люди начали копать, открывая город, похороненный уже так давно, что воспоминания о нем стерлись из людской памяти, однако не вызвало достаточного интереса, и он продолжал равнодушно наблюдать за ними, если те появлялись в поле зрения. Его не захватило настолько, чтобы заставить покинуть безмолвие и изучить их.
Другие, вызывали больший интерес. Аура светлокожих значительно отличалась от его «народа». Чужаки излучали энергию, высокомерие, возбуждение, цель и решимость. Были странно одеты. Принесли непонятные вещи. Говорили на совершенно незнакомом языке, часто возбужденно болтали, что его слегка раздражало. Тем не менее, это привлекло его внимание, побудило сосредоточиться на разговорах, и вскоре их назойливая болтовня стала более осмысленной.
Но даже когда разобрался, так и не понял их. Ради чего светлокожие трудились изо дня в день, от восхода до заката с маленькими совочками и кисточками; просеивали и использовали странные машины создающие волны, проходящие сквозь толщу и отражающие пустоту, он догадаться не смог. Почему так радовались, когда находили обломки глиняных горшков или другой, столь же ненужный хлам? Этого он не понимал. Он забавлялся, наблюдая тот детский восторг, с каким они рассматривали эти вещи.
Казалось, они достаточно безобидны.
Менее всего он желал присутствия его «народа» в своем городе. Они не были теми «людьми», которых он знал раньше. Бледное подобие тех, старых и поныне недостойных его, но к этим он относился с еще большим презрением. Они изменились, и он не сказал бы, что в лучшую сторону. «Люди», пришедшие со светлокожими, источали возбуждение, только их восторг был сосредоточен на других, а не на городе, который так взволновал светлых. Но зловоние спрятанного в глубине благоговейного ужаса сочилось сквозь их поры, потому что они ощущали его присутствие. Он распознал это чувство и обнаружил, что оно пробудило давно забытые и неприятные воспоминания, и он давно бы ушел в себя еще глубже от их соседства, если бы не она.
Она всколыхнула все его существо, пробудив интерес, и вызывая замешательство, противоречивые эмоции и удивление, окончательно вытряхнула его из кокона утешительного бесчувствия.
