Эрика О'Роурке - Избранная

— А потом?

Осторожно я скрестила руки на груди, как будто это могло защитить меня от его вопросов.

— Я не знаю.

Ковальски устало вздохнул.

— Мо, — сказал он, — в марте исполнилось 20 лет, как я работаю полицейским. У меня четыре дочери; каждая из них — это моя большая гордость. Моей младшей дочери примерно столько же, сколько Вам. И хотя я почти всю ее жизнь работаю в полиции, она все еще думает, что может меня обмануть. Она ошибается, и поэтому очень часто находится под домашним арестом, как подающий из команды Кабс выбывает из основного состава. Но Вы выглядите намного разумнее моей Дженни. Почему бы нам просто не обойти тот момент, когда Вы попытаетесь обвести меня вокруг пальца?

Я спросила себя, много ли подобных исповедей должна была вынести бедная Дженни. — Возможно, было темно. Кто-то ударил меня. Я ничего не помню, что было потом, — крик Верити среди жуткого шума.

— Кто-то сделал чертовски больше, чем просто ударил Вас. Врач говорит, у Вас сломано ребро и вывихнуто плечо.

Ощущения были такие, что так оно и было. Я пожала здоровым плечом.

— Вы кого-нибудь узнали?

Я покачала головой. Это звучало очень странно, особенно в ярком свете палаты реанимации, но я не была уверена, были ли у них вообще лица — и совсем уж те, которые бы я знала.

— Они что-то сказали? — Слова, которые я не могла понять, звучали более гортанно, чем в немецком языке, и что бы они не сказали, это не было «Добро пожаловать домой».

Слова Верити — те немногие, что она смогла прокричать, прежде чем была убита — звучали иначе, чем все, что я слышала раньше, плавно и по слогам в темноте прохода. Мне понадобилось много времени, чтобы ответить.

— Мо, что они сказали?

— Я не знаю. — Это была правда. И я не знала, почему я закрылась от Ковальски. Возможно, я думала, что он мне не поверит. Все, что произошло с нами в проходе, было невероятно, но у меня было достаточно ушибов, чтобы подтвердить мою историю. Возможно я думала, что виновной он будет считать меня.

Возможно, ему следовало это сделать.

Но таинственный врач был честен со мной, когда я спросила его о Верити, а Ковальски просто проигнорировал мой вопрос, поэтому этот бал был засчитан таинственному врачу.

Ковальски постучал своей записной книжкой по решетке кровати, и я снова пришла в себя. — Вашего дядю зовут Билли Грейди, не так ли?

Я нахмурила лоб из-за того, что он сменил тему разговора. — Он брат моей матери.

— Вы близко общаетесь? — Позади в коридоре поднялся шум.

— Бар рядом с рестораном моей матери принадлежит ему. Я иногда помогаю ему. А что?

— Ваш отец тоже работал на него?

Мои руки судорожно сжали простынь, но я заставила себя распрямить их.

— Мой отец? — Почему же он пристал ко мне с расспросами о моей семье?

Семьей для меня была Верити, но она была мертва. Ковальски беспокоился о моем отце? Мой отец был чем-то всегда отсутствующим, эгоистичным человеком и сверх того еще уголовным преступником, но его, черт возьми, не было с нами в переходе.

Занавеска вдруг с резким звуком открылась. — Больше ни слова этому человеку, Мо. — Это был дядя Билли собственной персоной.

Глава 2

Я снова с облегчением опустила голову на подушку. Дядя Билли на всех парах пронесся мимо Ковальски, но мой взгляд заставил его остановиться как вкопанного. Я спросила себя: как ужасно я должна была выглядеть, чтобы на его лице появилось, объятое ужасом, выражение.

— Иисус, Мария и Иосиф, — выдохнул он.

Итак, всё было настолько плохо.

Не отводя от меня взгляда, он крикнул: — Сюда внутрь, Анни, — и появилась моя мама; она выглядела на десять лет старше, чем сегодня после обеда в ресторане. Еще один полицейский, молодой и в форме, проследовал за ней.

— Мора! Ох, Мо! Ох, моя малышка! — она поспешила ко мне со слезами на глазах. — Ох, сладкая, — крикнула она и убрала, дрожащими руками, мои волосы со лба.

Я люблю маму, но в критических ситуациях она не в самой лучшей форме. Но ее взгляд, ее благоразумная юбка цвета хаки, синяя рубашка, волосы собранные на затылке, уже поношенное обручальное кольцо, которое поблескивает на ее руке, делали все слишком обычным, чем все было на самом деле, и слезы снова подступили. — Мам?

— Что случилось? — она снова и снова убирала волосы назад, как делала это, когда я была еще ребенком, а ее руки пахли фиалкой и чаем.

— Я уже легла, ты же знаешь, что у меня завтра утренняя смена, и тогда мне позвонили из больницы, а я уже набрала Билли, мы приехали так быстро как смогли. Можешь ли себе представить, что я почувствовала, Мо? Я всегда боялась подобного звонка. У всех родителей кошмары по этому поводу. Это было ужасно — просто ужасно, я была в панике, По дороге я все время молилась. — Так типично для мамы. Она задает мне вопрос и отвечает, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.

Она остановилась, чтобы глотнуть воздуха, а дядя Билли вмешался:

— Что произошло?

Краем глаза я вижу, как Ковальски прерывает разговор с другим копом, наклонившись и повернув голову, чтобы услышать мой ответ.

— Все расплывается, — пробормотала я. — Моя голова… — она действительно болела, и с каждым новым посетителем в переполненной комнате боль распространялась и усиливалась.

— Что-то болит? Может тебе нужно что-то принести? — в течение секунды мама держала руку у щеки, а затем схватила мою здоровую руку, как будто я могла ускользнуть от нее. — Сразу говори, если что-то нужно.

— Они ничего не говорят мне о Верити, — выдавила я из себя.

— О, дорогая, — сказала она неискренним веселым голосом. — Не нужно переживать сейчас об этом. Лучше сконцентрируйся на том, чтобы отдохнуть.

Ага. Один из запатентованных неответов в моей семье.

— Мам, пожалуйста.

Она беспомощно посмотрела на дядю Билли. — Мо, это так… — она бросила на него еще один взгляд женщины, которая тонет в третий раз, и он спас ее.

— Ей скоро станет лучше, моя дорогая, гораздо лучше, но ты не можешь встретиться с ней сейчас. Твоя мама права. Мы должны позаботиться о том, чтобы ты поправилась и смогла выйти отсюда, — он зло посмотрел на Ковальски.

Они лгали, все вместе. Единственное, что я знала с полной ясностью под холодом, который окружал меня, что Верити было совсем не так хорошо.

Моя мама начала тихо плакать, а дядя Билли, который был равнодушен к таким драмам, использовал Ковальски как запасной выход и как мишень.

Люди, которые встречаются с ним, склоняются к тому, что недооценивали дядю Билли с его белой копной волос и его маленьким телом. Вокруг его синих глаз появлялись маленькие морщинки, когда он смеется, а он делает это довольно часто. Он на пятнадцать лет старше моей мамы, и это довольно заметно.