Рэйчел Кейн - Солнечный удар
– Ну и?
Он смотрел на ковер. Тот был прожжен примерно на четыре фута в диаметре. В воздухе плыл ядовитый химический дымок.
– Неплохо, – сказал он, приводя все в порядок, и протянул мне холодное виски со льдом. – В общем, неплохо, так, небольшие недочеты.
Лед в стакане внезапно растаял от жара моей кожи. Виски закипел.
Я сделала шаг, чувствуя, как подгибаются колени, и обрушилась лицом вниз на желтый диван.
И мгновенно уснула.
Вот, что мне привиделось.
Холодная каменная комната, украшенная кое-где домоткаными ковриками, и несколькими изящными мелочами вроде серебряных подсвечников и красного шерстяного покрывала на кровати. По меркам этого времени достаточно комфортабельный дом.
Под красным покрывалом лежал умирающий человек.
Он был бледный, худой как скелет. Его голубые глаза в мерцании свечей казались почти бесцветными. Я подплыла поближе, чтобы рассмотреть его. Я чувствовала, что знаю, кто это, но его лицо походило на череп, обтянутый кожей. Он казался живым мертвецом. На его голове сохранилось несколько пучков белокурых волос, рассыпавшихся по жесткому узлу ткани, служившему ему подушкой.
Возле него сидела женщина. Она была великолепна, просто великолепна, но не ее лицо делало ее красивой. На самом деле она была едва ли не самой обыкновенной – непримечательной, без особых отличительных черт – но любовь, которую она излучала, была настолько сильна, настолько явственно жила в каждой клеточке ее тела, что она не могла не быть прекрасной. На ней было длинное белое платье, блестевшее, как шелк в неровном свете свечей.
Мужчина на кровати испустил мучительный стон. Он протянул к ней ладонь, больше похожую на клешню, и она взяла ее двумя руками. Склонила голову. Я увидела, как упало несколько прозрачных капель, но когда она вновь выпрямилась, ее лицо было безмятежно.
– Прости меня, – сказала она и наклонилась, прижимаясь губами к его мертвенно-бледному пергаментному лбу.
Кто-то еще появился в комнате, пройдя прямо сквозь стену. Кто-то, кто был мне знаком. Дэвид. Но не тот Дэвид, которого я знала… Этот был одет в средневековый камзол и шерстяные чулки. Вся его одежда была простая и порядком потрепанная. Он носил длинные волосы.
Меня он не чувствовал. Все его внимание привлекла женщина, сидящая на стуле.
– Сара, – произнес он. Она не повернулась, чтобы посмотреть на него. – Сара, пора идти.
– Нет. – Ее голос был, тих, монотонен, но с места она не двинулась, – я не позволю ему покинуть меня так, я не могу.
– Выбора нет, – прошептал Дэвид. – Пожалуйста, Сара. Пойдем со мной. Джонатан ждет.
– И Джонатан подарит мне спокойствие? Даст мне любовь?
– Да.
– Мне не нравится это. – Она потянулась, чтобы убрать прядь блеклых волос с лица умирающего, – и никогда не нравилось. И я не вынесу, Дэвид, если потеряю его.
– Ты не сможешь ничего изменить. Люди умирают. Таков закон.
Она оглянулась на Дэвида, и у меня возникло странное, вызывающее дрожь ощущение, что она смотрит куда-то еще.
На меня. Но это было невозможно, так как я знала, что на самом деле, меня здесь нет. Я находилась в другом месте и в другом времени.
Глаза Сары были цвета аметиста – прекрасные и спокойные. Она внимательно посмотрела в угол, где парила я, а потом улыбнулась.
– Мое сердце живет по другим законам, – сказала она и выпустила руку мужчины.
Сара встала, и белое платье упало, скользнуло на пол лужицей ткани; кожа под ним мягко светилась, великолепная как слоновая кость. Ни один скульптор не создавал подобных форм, таких совершенных, таких грациозных.
– Не делай этого, – сказал Дэвид и шагнул в ее сторону. Я знала, что он смог бы остановить ее, но что-то – может быть, только разрывающее сердце страдание в ее глазах – поколебали его решимость.
Она отвернула простыню и легла на узкую кровать. Казалось, умирающий посмотрел на нее. Его бесцветные глаза расширились, слово, которое он пытался произнести, скорее всего, было «нет»… и тут ее руки сомкнулись вокруг него. Ее светлые волосы накрыли их обоих, словно плащом, соединяя в единое целое.
– Нет, Сара. – Прошептал Дэвид. Но звучало это как «Прощай».
Вспышка света на кровати, яркая, словно пылающий костер. Я слышала пронзительные крики. Ужасные, полные боли. Они умирали оба, умирали мучительно.
Дэвид не сдвинулся с места. Возможно, не мог. Мне хотелось что-то сделать, но все это было лишь видением, всего лишь моими грезами. И я только парила, ожидая, пока догорит огонь, утихнут крики и постепенно поблекнет свет.
На кровати неподвижно лежало два тела.
Один из них открыл рот в сухом, беззвучном, мучительном крике.
Теперь у него были бирюзовые глаза, и волосы, еще недавно торчавшие бледными редкими пучками, превратились в золотистые светлые локоны. Его жизнь и здоровье вернулись, и он был обязан этим ей.
Сара неподвижно лежала рядом с ним, аметистовые глаза оставались открытыми. Он протянул руку, собираясь дотронуться до ее лица… и кожа слоновой кости пошла трещинами, превращаясь в пыль, и начала осыпаться.
Кожа сходила клочками, обнажая то, что было под ней. Мягкое нежное марево ифрита выскользнуло наружу из-под того, что осталось от джинна по имени Сара. Когда человек потянулся к нему, ифрит вздрогнул и отлетел прочь. Зашипел.
Он уронил руку в пыль на кровати и посмотрел на Дэвида, по лицу его текли слезы. Слов не было. И не было средств что-то изменить.
Дэвид заговорил, и в его сильном резком голосе звучала глубокая печаль:
– Я прошу тебя быть достойным этой жертвы, Патрик.
И в этот момент к Патрику вернулся голос. Он закричал.
На следующий день я проснулась от запаха бекона, апельсинового сока и свежесваренного кофе. Но на столике возле меня стояла лишь сахарница. Я все еще была под властью видений… воспоминаний?.. ночных грез?.. и оглянулась вокруг. Я снова видела ту же строгую каменную комнату, где испускал последний вздох умирающий, где прекрасная и грациозная красавица превратилась в нечто уродливое и извращенное.
Он продолжал держать ее рядом с собой все это время – или же она часто навещала его. Это было невозможно объяснить, ощущения наплывали сами, раньше, чем рождались вопросы, и я сомневалась, что это дело рук Патрика. Он оставил этот опустошающий, полный боли момент глубоко в прошлом. Сегодняшний Патрик был холоден, остроумен и прекрасно себя контролировал.
И, тем не менее, у скользкого вездесущего марева ифрита, бывшего когда-то Сарой, имелась и другая история, не так ли? История любви, любви страстной, благородной, жертвенной, трагичной… Продолжала ли она его любить так же сильно? Рэйчел говорила, ифриты поддерживают свою жизнь, высасывая силы других джиннов. Но, тем не менее, Сара пребывала здесь, не нанося Патрику особого урона.
