Морозный рассвет - Кира Купер
Не знаю, что стало для меня последней каплей – невероятный цинизм, с которым он признался в убийстве, и в существование которого просто невозможно было бы поверить, не будь я здесь, или то, что назвал погреб моего дома «нашим»… Но в этот раз совладать с эмоциями, бурлящими в груди уже на грани невозврата, не сумела и выпалила на одном дыхании:
– Вы – жестокий мерзкий ублюдок, считающий, что можете творить любые ужасы, но все, что вы имеете – это только благодаря силе, дарованной вам природой! Вы ее даже не заслуживаете! Если бы я не боялась за всех людей, которые были в особняке Кримиоли, то с радостью рассказала бы о вас Люку, а после наслаждалась бы, глядя на то, как монстр получает по заслугам!
Я тяжело дышала, будто пробежала несколько миль, но взгляд отводить в этот раз не собиралась. Потому что если дам слабину сейчас – возненавижу себя еще больше.
Я видела, как меняется выражение серо-голубых глаз: бушующие волны стремительно покрываются толстым льдом, он сковывает воду прямо во время движения, создавая причудливые полупрозрачные фигуры, опасные, даже смертоносные, и любая может проткнуть насквозь острым как бритва краем.
Шею почти привычно сдавило, вот только теперь это были не незримые путы, а его рука. Он сжал мое горло, впился пальцами в кожу, надавил так, что я захрипела. Дикий взгляд не скрывал бешенства, которое громоздилось внутри все новыми глыбами. Наверное, именно с таким лицом он расправляется со своими жертвами – каменное, сосредоточенное, ожесточенное… Ни следа привычного уже равнодушия, оно рассыпалось под истинной сущностью того, кто только выглядел как человек.
– Твоя проблема в том, что ты не видишь настоящего положения дел, – глухо прошептал мужчина, наклонившись к самому уху. – Пытаешься разбудить во мне совесть? Ее нет, крошка Кэндис, и уже очень-очень давно. Я делаю лишь то, что посчитаю нужным, и чем быстрее ты к этому привыкнешь, тем менее болезненным будет процесс… для тебя.
Он наклонился ниже и шумно втянул носом воздух возле моей шеи, все еще сжимая ее до боли и мушек в глазах, коснулся языком кожи, словно пробуя на вкус, затем – разомкнутых в попытке сделать вдох губ, прошел по контуру нижней…
Я стояла, не шевелясь, словно вся сила воли ушла на то, чтобы высказаться. Но, когда он сделал это, вскинулась, желая оттолкнуть, уперлась ладонями в грудь, неожиданно почувствовав удары неистово колотящегося сердца. Да и мое металось точно так же. Но роли у нас слишком разные…
– Ты права, я – монстр, – снова зловещий шепот, кажется, он и не заметил сопротивление, вернее, его жалкого подобия. – Вообще все, что ты сказала – правда. И лучше тебе не испытывать грани моего терпения.
Хватка на горле словно чуть ослабла, давай возможность дышать, хоть и с хрипами, поэтому снова заговорила, понимая: терять уже нечего.
– Вам стоило сразу меня убить!
– Ни в коем случае, – цоканье прозвучало очередным издевательством. – Для чего мне это делать? Мы так здорово проводим время… пока ты не проявляешь свою детскую самостоятельность. Но ничего, мы избавим тебя от этой вредной привычки.
– Зачем вы меня тогда спасали?
Уже задавала этот вопрос однажды, но тогда он отшутился в привычной издевательской манере. Сейчас почему-то была уверенность: скажет правду.
– Потому что привык распоряжаться своим сам! – рявкнул он и ударил.
Кулак пронесся в нескольких дюймах от моего лица, уйдя глубоко в стену, от чего каменная крошка брызнула в разные стороны, больно уколов висок.
– Я не ваша, – прошептала еле слышно, чувствуя, что по щеке течет что-то теплое.
– Моя, – выдохнул мужчина, и впился в мои губы.
Я успела только вздохнуть, когда его язык проник глубоко в мой рот. Это не было похоже на обычный поцелуй, о которых рассказывала та же Беатрис: мужчина ласково дотрагивается своими губами до твоих, проводит вдоль, будто безмолвно спрашивая позволения, затем осторожно касается кончиком языка… Сама я пока не решалась на то, чтобы перейти с кем-то к более близким отношениям, ведь считала, что должна быть если не любовь, то как минимум симпатия. И думала о первом в жизни поцелуе как о чем-то нежном, от которого в душе расцветает целая оранжерея, и хочется петь, смеяться и жить.
Мой первый поцелуй оказался совсем другим. Мужчина целовал жадно, вталкивая свой язык настолько глубоко, насколько было возможно, перекрывая воздух, которого и так почти не осталось, посасывал губы, слегка прикусывал их. Его рука все еще лежала на моей шее, прижимая к стене, только теперь пальцы не впивались в кожу, а поглаживали, вторая зарылась в волосах, потянула так, чтобы я запрокинула голову еще сильнее. Я поддалась, схватившись за его плечи.
Из груди вырвался полустон-полукрик, когда горячее тело впечатало меня в стену, навалившись сверху и рождая почти болезненные ощущения. Не прерывая поцелуя, схватил мои руки и вздернул их над головой, сжав запястья. Его вторая ладонь двинулась вниз, скользнула к талии, притянула, будто вообще возможно прижаться друг к другу еще сильнее, опустилась ниже, обожгла своим нечеловеческим жаром бедро, стиснула его так, что я опять вскрикнула прямо ему в губы, услышав в ответ звук, похожий на звериное рычание.
Последние остатки разума бились в голове набатом, умоляя не терять достоинство и умереть, как подобает настоящей графине Норт, а не подобно дешевой шлюхе, надеющейся на помилование после постельных игрищ.
Я не могу сказать, в какой миг все изменилось. Только что я пыталась сомкнуть губы и отвернуться – хотя кто бы мне это позволил? – и вот я уже сама не понимаю, что творит мое тело, и почему не слушается неслышных воплей разума. Потому что я уже начала отвечать на поцелуй, неумело, но так же бесстыдно, задыхаясь вместе с мужчиной, с упоением терзающего мой рот. Через мгновение сама легко убрала руки из ослабевшего захвата, запустила пальцы в светлые волосы, притянула к себе. Его движения, быстрые и какие-то рваные, пьянили и пугали одновременно. Никакой воли, еще немного – и рассудок просто покинет свою хозяйку, стыдливо скроется в чертогах…ах!
Морган оторвался от моих губ, рывком развернул, снова прижав к стене, сам навалился сзади. Его рука легла на живот, огладила его, двинулась ниже… Он дышал так же тяжело, как и я, пока ладонь пыталась сквозь тонкую ткань пробраться к месту, где сейчас было очень горячо и томительно. Оставил ладонь между бедрами, накрыв то самое, отчего
