Королева праха и боли - Лив Зандер
Ну ладно. Я повиновалась.
Я распалялась с каждой атакой, с каждым хлестким взмахом ладони, сжигая все муки, которые так долго изматывали меня. Слишком долго. Все – от сплетен, преследовавших меня, от осуждения до несправедливости – я вложила в свои кулаки и ногти.
И мне было хорошо.
Я освобождалась.
Внезапный прилив тепла к лону подсказал мне, что штаны Еноша испарились. Чуть откинувшись назад – его ладони уперлись в поросшую травой землю – он приподнял меня, сидящую на его бедрах, усиливая восхитительное давление.
И это тоже было приятно.
Теряя запал и точность, я продолжала шлепать ладонями по его груди, одновременно быстрее двигая бедрами, потираясь о его закаменевший ствол, пока мои ноющие соски не стали такими же твердыми, но… О, этого было мало!
– Нет, моя жена не захочет сбежать от меня, верно? – Енош смотрел на меня. Красные пятна и царапины на его лице уже исчезли. – Ибо я – биение ее сердца, кровь в ее венах и жар, за который она так отчаянно цепляется.
Тон его почти не скрывал самодовольства и надменности; верхняя губа слабо подергивалась, как будто привычная маска пыталась вернуться.
Но я этого не допущу.
Потому что отказываюсь продолжать это безумие!
Потому что разобью чертову маску сегодня ночью!
Не тратя время на очередную атаку, я вновь повела бедрами, и головка его члена уперлась во вход. Я чуть-чуть надавила, Енош зажмурился, и его стон слился с моими всхлипами.
Я дрожала, охваченная лихорадочным жаром, раскачиваясь, загоняя его глубже и глубже. М-м-м, как же он пульсирует во мне, горячий и твердый, согревая меня так, как давно уже отказывался согревать.
Енош с усилием выдохнул и прижался лбом к моему лбу.
– Как же сладостно твое жаждущее лоно сжимает меня.
Я прижималась к нему, и мы двигались в едином ритме. Я отдавалась теплу, которое порождал этот ритм, – не устояла перед каплей порочной неги в аду вечного холода и душераздирающего одиночества. Я преследовала каждую искру, покалывающую мой клитор, каждую судорогу внизу живота.
Я толкнула его в грудь, и он упал спиной в траву, даруя мне наслаждение от того, что проник еще глубже. Руки его блуждали по моей талии, толкая меня вниз каждый раз, когда сам он подавался вверх, и клитор мой терся о его твердое тело.
Потом дыхание Еноша участилось, и он издал гортанный стон:
– Назови меня по имени!
Я навалилась на него, ерзая и подскакивая, пока между моих ног не вспыхнул пожар.
– Енош…
Обжигающий, изнуряющий, бешеный огонь растекался по мне, пожирая все тело, внутри и снаружи, проникая в кончики пальцев, да что там, даже в корни волос, вызывая блаженную дрожь, покрывая кожу смешными пупырышками и вставшими дыбом волосками.
Енош, задохнувшись, напрягся подо мной. Бедра его застыли – как всегда, когда он достигал вершины наслаждения. Боги, возможно, непредсказуемы, а вот мужчины – вполне.
Я соскользнула с него и устроилась на его груди.
За моей спиной напряженный, не разрядившийся член Еноша шлепнулся о его живот, но его мучительный стон лишь вызвал у меня улыбку. Енош уставился на меня расширившимися глазами, бессознательно выгнулся подо мной, лихорадочно толкая меня назад, к своему стержню.
Но было уже слишком поздно.
Застонав, задергавшись, он выплеснул семя на собственный живот. Или на подол моего платья? Кто знает?
– Трение, – я наклонилась к нему, коснулась кончиком языка мочки уха. – Это заложено природой – двигаться, качаться, соприкасаться в поисках его. Но если его убрать, отказаться от прикосновений, поддавшись наслаждению, – тебе станет больно. Ты можешь быть богом, хозяин, но в такой момент твой член заставляет тебя выглядеть довольно-таки смертным.
Его рука мгновенно метнулась к моей короне:
– Кажется, ты напрашиваешься на наказание?
– Кажется, ты перестал молить меня о прощении?
Секундное замешательство.
Впервые мой муж выглядел совершенно ошеломленным, задыхающимся от своего чертова высокомерия. Он побледнел, губы беспомощно открывались и закрывались, как у выброшенной из воды рыбы: у него не осталось ничего, за что можно было бы спрятаться.
В конце концов он вздохнул, отпустил корону, и в глубине его зрачков шевельнулась боль.
– Ты простишь меня?
Это будет зависеть от того, что именно даст мне прощение.
– Ты почти похоронил меня заживо.
– Только почти, и не совсем заживо. – Я промолчала, растягивая мгновения тишины, и он подавленно кивнул, признавая поражение, и опять нервно дернул себя за волосы. – Я был… убежден, что ты планируешь побег и хочешь найти убежище при дворе моего брата.
– Что ж, ты не совсем ошибся.
Он оцепенел, даже грудь его застыла, не завершив вдоха.
– Объясни.
– Ты просил у меня прощения за то, что швырнул меня в могилу? – Я выпрямилась, заново знакомясь с мужчиной, скрывавшимся под маской. Неважно он сейчас выглядел. – Я объясню, но ты меня выслушаешь, не перебивая, пока я не закончу.
– Маленькая…
– Не перебивая! – Я не стала обращать внимание ни на сорвавшееся с его губ рычание, ни на сверкнувшие зубы: казалось, он собирается укусить меня. – Потом ты отведешь меня к Ярину, чтобы он подтвердил, что я сказала тебе правду.
Его нижняя челюсть дрогнула, а глаза сузились:
– У тебя очень много требований.
– А тебе нужно выполнить очень многое, чтобы я тебя простила. – И пришло время ему узнать почему. – Ты же хочешь, чтобы я тебя простила? Да или нет?
– Я буду молчать, пока слушаю, – выдавил он. – Ради твоего прощения я сделаю что угодно.
И я выложила ему все:
– Ньяла любила Джоа еще до того, как пришла с тобой на Бледный двор. Их роман не нес лорду Тарнему никакой политической выгоды, поэтому он разлучил их и отдал дочь богу в обмен на армию. – Я наблюдала за лицом Еноша и увидела на нем сперва замешательство, а потом старую боль: от внешних уголков его беспокойных глаз потянулась паутина тонких морщинок. – Она продолжала встречаться с Джоа всякий раз, когда покидала Бледный двор – Орли пыталась отговорить ее, но так и не смогла. И таким образом помогла держать все в секрете.
Черты его лица затвердели:
– Твои слова звучат довольно уверенно.
– Потому что я могу доказать их.
Возможно. Надеюсь.
Я поведала ему о том дне, когда застала Орли, ругающей лорда Тарнема, о том, как в Элдерфоллсе не могла удержать в желудке никакую еду, о проросших семенах. Чем больше я говорила, тем сильнее напрягалось подо мной его тело. Когда я рассказала о своей беседе с лордом Тарнемом, Енош запрокинул голову, выпятив кадык, и уставился в пустоту черного неба.
