Танцовщица для небесного бога (СИ) - Лакомка Ната

Первого из многих,

Владыку самых достойных благ,

Да приидет он к нам с наградами!

Присев и коснувшись кончиками пальцев острия клинков, Анджали будто бы поприветствовала того, кому возносился гимн и кому был посвящен танец.

Ресницы ее затрепетали, и она подняла взгляд медленно, словно перед ней стоял сам царь богов, и она боялась и желала посмотреть на него

Да получит Шакра, чья помощь не иссякает,

Эту хвалу числом в тысячу,

Он, в котором все силы мужества!

Лицо ее осветилось улыбкой, и танцовщица притопнула, ударив босой пяткой по клинкам, вплетая в мелодию веселый перезвон бубенцов ножных браслетов. Ударила — и повернулась, ударила еще — и снова повернулась.

Они запрягают пару любимых его— -

Золотых павлинов в колесницу,

Огненно-красных и золотых, мужей возящих.

Теперь она танцевала павлинов Шакры — любимых птиц царя богов.

Сложила большой и указательный пальцы, изображая павлинью голову с острым клювом и хохолком, и прошлась по кинжалам, подражая походке этих птиц — высоко поднимая ноги и поводя грудью сверху вниз, а потом опустилась на колени, оттягивая носок к затылку и поводя головой из стороны в сторону — павлин расправил хвост и горделиво оглядывался в поисках самок.

Приди, о блуждающий вокруг,

С высоких гор, из сияющего дворца

Или со светлого пространства неба!

К тебе устремились вместе наши голоса.

Изящный танец превратился в неистовую пляску. В Анджали словно вселился бог ветров, придав невероятную воздушность любому ее движению. Она словно скользила по острию кинжалов, и на лице сияла улыбка, как бывает, когда апсара танцует священный танец тому или иному божеству, и божество откликается на зов и приходит к своей верной почитательнице.

Многие из зрителей посматривали на небо — не соберутся ли тучи, и не примчится ли на летающей колеснице сам Шакра, привлеченный такой самозабвенной молитвой. Но небо оставалось ясным, а танец подходил к концу.

Кружась, Анджали обошла площадку, будто танцевала на мраморном полу, а не на ножах, и на завершающем аккорде сделала великолепный прыжок через голову, уперевшись ладонью в клинки. Ее пятки мелькнули в воздухе, и юные зрительницы восторженно завизжали: на подошвах танцовщицы не было ни единого пореза, кинжалам не досталось ни одной капли крови.

Наставница Сахаджанья сжала руки столь сильно, что побелели костяшки пальцев, а старшая апсара улыбалась ласково и медово, щуря глаза от удовольствия.

Анджали спрыгнула с кинжальной сцены на землю, приблизилась к дайвики Урваши и почтительно поклонилась, а та благожелательно кивнула ей:

— Теперь я вижу, что ты и правда божественно талантлива. И совсем не больна. Снимаю все обвинения и подозрения с этой ученицы.

— Вы очень добры, госпожа, — сказала наставница Сахаджанья. — А сейчас разрешите нам удалиться, раз вы убедились, что воспитанница здорова.

— Убедилась.

Наставница Сахаджанья приобняла Анджали за плечо и повернулась, готовая уйти, но голос дайвики остановил:

— Но она не только здорова, она еще и талантлива, эта маленькая апсара. Талант заслуживает награды.

— Лучшая награда — ваша похвала, госпожа, — торопливо сказала Сахаджанья.

— Нет, этого недостаточно, — объявила Урваши и произнесла, повысив голос, чтобы все услышали. — Я перевожу эту девочку в старший класс. Ей не надо тратить время вместе с остальными ученицами, она достойна большего. Уверена, что она может стать дайвики, и мы с удовольствием предоставим ей возможность опробовать свои силы. Пусть в этом году она выступает на арангетраме вместе со старшими ученицами.

Выступить на арангетраме на два года раньше! Анджали перестала дышать, до глубины души пораженная подобной честью. Она хотела припасть к ногам дайвики Урваши, преисполненная истинной благодарности, но наставница Сахаджанья опередила ее и упала в пыль коленями, целуя край покрывала, которым была покрыта сана.[2]

— Отмените приказ, госпожа! — взмолилась она. — Вы же знаете, что арангетрам надо готовить год, а до выступления старших учениц осталось всего три месяца!

— Три месяца — более чем достаточно для такого таланта, — сказала дайвики, наклоняя голову к плечу и любуясь Анджали. — А ты станешь ее наставницей. Таково мое желание.

— Госпожа!..

— Ты осмеливаешься спорить со мной? — сказала Урваши удивленно, и Сахаджанья молча отползла на три шага и поднялась, униженно кланяясь.

Едва дайвики, в сопровождении слуг и наставниц среднего звена, удалилась, Анджали со всех сторон обступили ученицы. От восторженных воплей, поздравлений и слов на Анджали словно накатила волна, оглоушив и обездвижив. Хема, орудуя острыми локтями, пробилась вперед и завопила, обнимая подругу:

— Отойдите! Отойдите! Ей надо отдохнуть!

Наставница Сахаджанья вскинула руку, и ученицы отхлынули, подобно прибою.

— Пойдем, — Сахаджанья обняла Анджали за плечи и повела домой.

Хема хотела отправиться с ними, но ей велено было остаться. В другое время Анджали умолила бы строгую наставницу разрешить Хеме пойти с ними, но сейчас девушка была слишком взволнована и не хотела говорить ни о чем ином, как о предстоящем арангетраме. А разговоры о нем — тайна между учителем и учеником.

— Меня допустили до арангетрама! — не могла поверить Анджали, выплясывая перед наставницей. — Я буду танцевать перед богами уже в этом году!

— Чему ты радуешься, глупая девчонка, — вздохнула Сахаджанья, заваривая чай. — Приготовиться к арангетраму — это не скакать на барабане. Пожалуй, госпожа старшая апсара подобрала для тебя задание еще опаснее, чем бахаи на кинжалах. Но как ты справилась? Ведь я никогда не рассказывала тебе об этом танце?

— Я вспомнила, как старшие ученицы обсуждали танец на битом стекле, — объяснила Анджали. — Они говорили, что главное — спокойствие духа, как при медитации, и легкость движений. Я представила себя ветром, парящим над Тринакой.

«Я представляла себя ветром, овевающим господина Шакру, — добавила она мысленно. — И молилась. И молитва была услышана».

— Ты самая удивительная ученица, которую я когда-либо воспитывала, — сказала Сахаджанья.

— Я исполню арангетрам через три месяца и не подведу вас, — поклялась Анджали, принимая прах от ног учительницы.

— Как богам будет угодно, — ответила наставница, благословляя ее.

С этого дня жизнь Анджали изменилась окончательно и бесповоротно. Теперь она посещала лишь уроки артистического искусства и любовных игр, стихосложение и прочие занятия, не имеющие непосредственного отношения к танцу. Вместо пропущенных танцевальных занятий каждое утро на рассвете, еще до восхода солнца, Сахаджанья начинала с ней совершенно другие уроки, которые оказались еще более изматывающими и тяжелыми по сравнению с обычными школьными.

Вчерашние подруги теперь относились к ней, как к божеству, а первогодки, только поступившие в школу, мчались наперебой, чтобы принять прах от ног звезды школы танцев. И даже Джавохири прикусила змеиный язык — ведь теперь Анджали считалась ей равной, и язвить по поводу юных выскочек не было смысла.

Подготовка к арангетраму началась с постановки танца. Арангетрам посвящается одному из божеств, и Анджали захотела исполнить посвящение Шакре. Но наставнице Сахаджанье выбор не понравился.

— Нет, поклонений Шакре будет много, — сказала она, поразмыслив. — Тебе надо показать совсем иной танец.

— Пусть много, — запротестовала Анджали, — но только я станцую с душой!

— Нет, это неразумно, — покачала головой наставница. — Участвовать будут двадцать учениц, если не больше. Каково будет судьям, если ты выйдешь девятнадцатой и начнешь ту же самую мелодию, что восемнадцать до тебя?