Коллоидный Мир - Антон Чернов
— Так, — встряхнулся и присел я, напротив девицы.
В теле была ощутимая слабость, но член бодро стоял, так что тяжело дышащая Люба, “скромно” опустив глаза, на него уставилась и задышала ещё тяжелее.
— Значит, я рассчитывал, что ты, Люба, станешь служанкой братцу моему, Стризару. Благо знаешь его, — озвучил я. — Перетерпеть сможешь?
— Я бы по воле вашей, Стригор Стрижич, согласилась на что угодно, да моченьки нет, под отца-батюшку уж готова, — еле слышно прошептала она. — И любезнее вы мне Стризара Стрижича, простите… Но буду служанкой ему, по воле вашей.
— Прощаю, — хмыкнул я. — Я, Люба, собственник. Если я тебя сейчас отлюблю — моей станешь. А это проблемы, мда, — протянул я.
— А какие, Стригор Стрижич? — тихонько подала голос девица, робко касаясь члена руками.
— Да блин, какая разница-то, — хмыкнул я. — Давай любиться уж, а то совсем от страсти не соображаешь, — на что последовал робкий писк и кивок опущенной головы. — И поговорим тогда.
Ну, хоть и слабоват, но вытяну, отметил я, кладя девицу на спину, а её бедра на свои. И её блин реально от страсти колбасит, из щёлки струйка течёт, да и из уголка полуоткрытого рта, а смотрит блин… ладно, решил я, решительно входя в сомкнутое лоно. К удивлению, почувствовав сопротивление — не плевы, которой не было, а сомкнутых мускулов щёлки, впрочем, тут же расслабленных.
— Ой… ой… как хорошо-то, Стригор Стрижич… ой, сладко как, — забормотала девица, ойкая в такт моим фрикциям, этим весьма напоминая Олу.
Но при этом, лежала распластанная — впрочем, видно, от страсти и желания девка совсем обессилела, но надо дело закончить, двигал я член в буквально брызжущее горячей влагой лоно. А то блин, и не поговоришь. И вышло, блин, как-то… ну да ладно, если выделываться будет — пойдёт пейзанить. А нет — ну, польза будет, и грамотная. Да и симпатичная, что греха таить. Ола моя — красавица, но эта оттенит и дополнит. В общем, посмотрим.
Девица задёргалась в судорогах подступающего оргазма буквально через три минуты, так что мне явно “не хватило”, пришлось ещё полминуты совершать фрикции — даже феромоны не справились. И осел я с реальной слабостью.
— Ой, Стригор Стрижич, миленький, как же сладко это, как хорошо… Как же славно с мужчиной любиться, я и не знала, а вы красивый такой, сильный… я ради вас что угодно сделаю… — горячечно бормотала девица, полуприкрыв глаза и свернувшись клубком.
— Это… — вник я в сказанное и слегка взбодрился. — Ты это… в смысле “с мужчиной любиться”? Я у тебя что — первый любовник?
— Первый, Стригор Стрижич и такой умелый, мне так хорошо в жизни не было…
— Так, стоп, Люба. Тебе лет уже немало, — начал фигеть вслух я.
— Семнадцать… в остроге, — несколько посмурнела она, — исполнилось.
— Так, в семнадцать лет у меня девки третьего, а то и четвёртого ребёнка носят, точнее — могут. Ты что, три-четыре года терпела? Блин, как тебя не порвало-то?
Ну реально офигеть — местный феромонно-гормональный механизм мягкий к “добровольности”, факт. Но, блин, очень действенный. А парни вокруг? Хотя, допустим, гимназия разделена — хотя братца видела… Ни хрена не понимаю, и сама по линии междуножья порваться должна была, да и фонила бы феромоном так, что на адресность похер — выебли бы и преподаватели, да отец бы тот же — просто не удержались бы. А тут…
— А мне батюшка лекарство специальное, из самой столицы привозил, Стригор Стрижич. Чтоб в охотку не входила, вот и не хотелось… почти, — покраснела она.
— И на кой? — искренне полюбопытствовал я.
И поведала мне несколько “ожившая” девица такую историю: в центральных областях, среди “приличных” семейств неродовитых — как я понял купцов, мануфактурщиков этих всяких — мода на неопытную до свадьбы девицу.
— Придурки, — веско выдал я. — Ноги-то понятно откуда растут — от родовых. Но там девицы не “воздержанием” маются, а в роду любятся. Вот с неродовитыми и родовичами со стороны — да, не стоит.
— А почему, Стригор Стрижич? С родовитым-то понятно — по батюшке род идёт, а…
— Неродовитый родится. А куда его в роду? — на что девица пожала плечами. — Вот, видно, недопоняли и завели “моду”. Все так?
— Вроде столичные только, Стригор Стрижич, но не знаю точно. Батюшка меня партнёру торговому сватал, так тот таков. А потом… — задрожала она присев. — Острог этот страшный… И голодно, Стригор Стрижич… И батюшка матушку любил, а сам смотрел на меня страшно… И я его хотела-а-а… А потом (хлюп!) просто лежали и смертушки ждали-и-и…
И зарыдала, рожу прикрыв. Вот блин, что с ней делать-то? А, похер, в прямом смысле, хмыкнул я, поднялся, подошёл, да и всунул в раскрытый в подвывании рот тот самый хер.
Девица губы на члене сомкнула, руки от лица убрала и уставилась на меня зарёванными глазами. Блин, и смех и грех, улыбнулся я, глядя на удивлённые глаза, пузырик из ноздри… Блин, от вида окончательно встал, что и не удивительно.
— И что ты Люба уставилась? Не знаешь что делать? Учить надо? — ласково полюбопытствовал я.
— М-м-м… шмыг, угу, — было мне ответом.
И девица, перестав рыдать, но шмыгая носом, принялась губами двигаться по члену. Хм, а язычком по головке, уздечке ездит, и в уретру острым кончик проникает. Ладно, потом узнаю, а пока пусть трудится, пречистая, блин дева, и слушает мои слова мудрые. Но какой видок, шик, улыбнулся я и начал.
— Так, Люба, в служанки я тебя возьму, никому не отдам. Разве что в пейзане — если глупости творить будешь, — “Гнгуду” было мне ответом, не прекращая минет, и честный взгляд. — Итак, есть у меня служанка, Ола. И я не хочу ни её обижать, ни тебе не позволю, — погрозил я пальцем. — Она… ну не очень умна, почти не образованна, с чем ты поможешь — заниматься с ней будешь! — “мугу”. — Да. Но любит меня, наверное, а я не хочу её обижать, и чтоб её не обижали. Она очень добрая, — улыбнулся я своим и стригорьим воспоминаниям.
— Любите её, Стригор Стрижичь? — с горящими глазами, причём романтикой, а не ревностью, выдала купеческая дочка, оторвавшись от важного дела.
— Ты это, не отвлекайся, — помахал членом я, тут же оказавшимся в
