В любви и на войне все средства хороши! Книга 2 (СИ) - Ведуница Ирина

То, что напали не ночью, а только к утру, говорило лишь о том, что вышли мы там, где нас совершенно не ждали. Спасибо Беркуту, что направил в обход по тайной тропке. Да и мое плохое самочувствие сыграло на руку, позволив беспрепятственно проникнуть в городок, не вызывая лишних подозрений. Причем. Я даже не знаю, как Эрин смогла это провернуть. Есть лишь смутные предположения на этот счет.

А ведь я ушел тогда вниз, чтобы дать нам обоим остыть немного. За завтраком все думал о том, что дальше так продолжаться не может. Нам нужно поговорить. Причем, чем скорее, тем лучше. Если командир не может понять членов своего отряда, то грош ему цена за поставленную под угрозу срыва операцию. В команде все должны работать как один слаженный механизм, а не таить друг на друга злость, обиды и недомолвки, порывающиеся в самый неожиданный момент. Например, как сегодня.

И не успел. Хуже того, если бы нападающие не пытались бы взять живьем меня, ограничившись, к примеру, банальным выстрелом из арбалета, — от которого уклониться в узком полутемном коридоре практически невозможно, — Эрин уже успели бы перенести черт знает куда! О том, что после этого могли с ней сотворить, даже думать не хотелось. К счастью, все обошлось благополучно.

Теперь, сидя у ее постели, я, наверное, впервые в жизни не знал, что предпринять. Будь на ее месте любая другая женщина, я тут же поставил бы ее в известность относительно случившегося нападения и приказал бы никуда не отлучаться без моего ведома. Но это именно, что другой. Не Эрин. Во всей этой суматошной круговерти, я так и не успел толком поблагодарить ее за спасение своей жизни. Тот разговор возле землянки Беркута не в счет, там я вообще, похоже, ее обидел своими предположениями. А потом спустил это на тормозах, что привело к первому небольшому срыву на месте стоянки в лесу.

Уже тогда надо было поговорить, снять напряжение, постараться наладить контакт со своей спутницей. Но я был слишком вымотан физически, да и рана давала себя знать, так что даже не заметил, как отключился. Сейчас понимаю, насколько своевременной и незаменимой оказалась помощь оказанная мне Эрин в ту ночь. Ведь мало того, что подготовила весь лагерь, обустроив его как надо, и приготовила еду. Так, похоже, еще и за мной часть ночи ухаживала, вновь ставя на ноги.

А я лишь походя поблагодарил. Словно собаку потрепал за ухом. Она ведь и тогда ничего не сказала, только посмотрела странно и все. Вот тогда-то совсем в себе замкнулась. Разговаривать не стремилась вовсе. На реплики мои по ходу отвечала скупо, отрывисто. Видимо, к непониманию и обиде добавилась физическая усталость. А потом я опять свалился.

Как при таких условиях она смогла снова меня вытащить, представить сложно. Хоть она и достаточно умела в походной жизни, терпелива, неприхотлива и вынослива, но это все же женщина. Не магичка, не воительница. Просто женщина, медик, совершенно не подготовленная для таких физических и психологических нагрузок. Какая-то база у нее, несомненно есть, иначе она не работала бы в полевом госпитале. Да и со мной бы совсем уж новичка и неумеху вряд ли отправили бы. Однако у каждого есть свой предел.

И, видимо, именно его Эрин и достигла, когда утром, первым делом я не поблагодарил ее и не расспросил о том, как ей удалось переправить меня в город и снова подлечить. Не поинтересовался ее самочувствием и потребностями, а фактически приказным тоном сказал, что мы идем дальше. Вот тут-то все и случилось. Я вообще не понял тогда, с чего она завелась. Но теперь, при тщательном размышлении и сопоставлении всех фактов понимаю, что иначе, наверное, и быть не могло. Мой промах, как командира. Не позаботился о доверенной мне спутнице. Слишком поторопился.

Оправданием, пусть и слабым, может служить лишь то, что раньше женщин под моим непосредственным командованием не было. Значит, придется осваивать новое для себя качество. Потому что, думается мне, на этом наше с Эрин приключение не закончится. Так что, хочешь не хочешь, а наводить мостики придется.

Причем не так, как делал до этих пор: то холоден и отстранен, а то с поцелуями на нее бросаюсь. Вообще с этим влечением непонятно что делать, но лучше все же постараться держать себя в руках. Ведь, судя по ее реакции, я ей, как человек, не слишком-то и нравлюсь. Когда до дела доходит — да, тает в моих руках, словно воск. Но стоит только расслабиться и потерять бдительность, как начинает немедленно отдаляться и щетиниться. Не пойму, что не так?! Ведь ей это же тоже приятно!

Разве так вообще можно себя вести: непоследовательно, противоречиво? Искренне выражать сдержанную неприязнь и тут же, стоит мне проявить инициативу, горячо, самозабвенно отвечать на мои поцелуи и пока еще невинные ласки. А потом снова становиться холодной, спокойной, отстраненной. В чем подвох?! Моя ли это вина, что я был с ней недостаточно обходителен? Или все дело в том, что Эрин тоже влечет ко мне только на физическом уровне, ау умом и волей она сопротивляется этому изо всех сил? Надо разобраться в этом. Обязательно. И чем быстрее, тем лучше!

Но в первую очередь нужно определиться с дальнейшей линией поведения.

По здравому размышлению выходит, что пока ей о нападении лучше ничего не говорит. Если она ничего не помнит, то даже эти тему поднимать не буду. Пусть лучше думает, что это я ее таким радикальным способом в столицу переправил. Обида на меня — все же лучше, чем навязчивый страх преследования и постоянное ожидание повторного нападения. Не уверен, что Эрин сможет спокойно перенести подобную психологическую нагрузку. Особенно, после недавнего срыва. Я пока еще слишком плохо ее знаю, чтобы так рисковать.

Но если она все же заметила, что в беспамятство ее отправил чужак, и достаточно спокойно на это отреагирует, тогда уже смогу немного ввести ее в курс дела. Без особо пугающих подробностей, естественно.

Вскоре сомнения мои были разрешены. Уже по одному тому, как она очнулась, — ни резких движений, ни вскриков, — я понял, что она не помнит ничего. Видимо оглушили ее мастерски, даже пикнуть не успела. А теперь проснулась, неторопливо обвела взглядом комнату, пока не наткнулась на мою, сидящую в кресле фигуру. Для верности я выждал несколько секунд в ожидании скандала или проклятий на свою голову. Но ничего этого не произошло. Лишь тишина, напряжение и молчаливый укор во взоре. Опять молчаливый. Создалось ощущение, что я ребенка обидел или пнул доверчивого щенка.

Она во мне явно разочарована. Пусть. Не буду ей ничего объяснять. Потом уже постараюсь постепенно наладить контакт и сгладить это ощущение.

Вот только сейчас сидеть здесь и чувствовать себя, под взглядом Эрин, бессердечной сволочью было крайне неприятно. Поэтому стараясь говорить спокойно и невозмутимо, я кратко поставил ее в известность о перемещении в столицу, предупредил, что скоро вернусь и вышел.

На самом деле, никуда я не ушел. Так и стоял под дверью номера. Охранял. Давал ей время немного прийти в себя и свыкнуться с фактами. А так же привести себя в порядок, ну или что там еще женщине нужно, чтобы чувствовать себя хорошо? Все удобства находились в номере, так что быть обнаруженным я не боялся. Разве что Эрин решит вдруг сбежать отсюда. Но в подобные глупости с ее стороны я не верил. Так что преспокойно подпирал стенку рядом с дверью и мысленно отсчитывал минуты.

Больше всего я боялся услышать с той стороны надрывный женский плач, просто потому, что совершенно не представлял, что нужно в такой ситуации делать. Все мои предыдущие попытки общения с Эрин показали, что она достаточно непредсказуема в реакциях на, казалось бы, простые слова и логические рассуждения. А вновь бросаться на нее с поцелуями было бы совершенно несвоевременно, хотя очень хотелось, чего уж себя-то обманывать?

Но, к счастью, этого и не понадобилось. За дверью номера, где осталась моя спутница, было на удивление тихо и спокойно. Так тихо, что к концу выделенного времени я даже уже забеспокоился. С трудом дождавшись, пока истекут полчаса, зашел обратно и был неприятно поражен, увидев перед собой совершенно другую женщину. Нет, внешне это была все та же Эрин. Но от ее спокойной доброжелательности, мягкого юмора и сердечности не осталось и следа. Та, что стояла передо мной теперь, была словно закована в ледяной панцирь: совершенно безэмоциональное лицо, скупые движения, сухие ответы.