Жутко романтичные истории (ЛП) - Коллектив авторов
Майлз расплылся в улыбке.
— Конечно! Наши издания отличались.
— Да, ты все время сравнивал. — Оливер задумался. — Это самое первое издание. Пожалуй, не буду выбрасывать. — Он сложил книги на старом письменном столе и достал картонную коробку.
— Знаешь, у мамы было много драгоценностей. Наверное, они тоже принадлежат тебе, хотя я не уверен… — он оборвал себя. — Ну, Тибо точно знает. Полагаю, большая часть находится в мамином сейфе.
— А. Ясно. Может, там есть что-то ценное для тебя? — смущенно спросил Майлз.
Оливер удивился, но потом задумался.
— Не знаю. Я не думал об этом… Но, наверное, не откажусь взглянуть.
— Конечно!
— Если ты переедешь сюда, — спустя какое-то время начал Оливер. — Ты будешь жить один? — Он заклеил картонную коробку. — У тебя… Может, твой партнер тоже переедет?
Такая осторожная деликатность почему-то позабавила Майлза. Оливер не хотел поднимать скользкую тему и старался быть тактичным, но Майлз рано осознал свои сексуальные наклонности.
Они вроде бы принадлежали одному поколению, но все-таки тринадцать лет — слишком большая разница в возрасте.
— Нет. Я живу один.
— Понятно, — сказал Оливер бодрым тоном старшего брата. — Ты еще молод, и не стоит торопиться. Тем более в нынешних обстоятельствах.
Точно. Потому что теперь Майлз стал богачом, и некоторые захотят приобщиться к его девяти миллионам.
— А что у тебя с личной жизнью? — поинтересовался Майлз. Оливер не носил обручальное кольцо и ни разу не упоминал супругу, но это еще ничего не значило.
— Убежденный холостяк, — сообщил Оливер.
Некогда «убежденный холостяк» означало «гей», но Майлз был уверен, что в случае Оливера это выражение имеет прямое значение: «гетеросексуал среднего возраста, который не хочет загонять себя в рамки».
— А что насчет Лина? — как можно небрежнее спросил Майлз.
Оливер неодобрительно промычал.
— Он расстался с Джайлсом около года назад. Мне кажется, Лин еще не отошел от разрыва.
— О, жаль слышать.
Майлз понятия не имел, кто такой Джайлс, но это подтвердило его догадки насчет Лина. Он всегда полагал, что второй сын Маргаритки — гомосексуал, но у него не было прямых подтверждений. Маргаритка всегда относилась к сыновьям, словно к бродвейской постановке, в которой она выступала спонсором.
— Полагаю, в конце концов Лин устал делать поправку на артистический темперамент Джайлса, — продолжил рассказ Оливер. — Не то чтобы я обвинял в чем-то этого парня. Жить с Лином то еще удовольствие.
— Вы часто видитесь? С Лином.
— Нет. У него дом в Горе.
— Понятно, — сказал Майлз, не имея ни малейшего представления, где этот Гор находится. Он мало что знал о Канаде. Это следовало исправить. Кроме того, нужно освежить свой французский. Майлз не хотел быть одним из иммигрантов, которые до сих пор играют в экспатов, не желая принимать новую родину.
— Лин помешан на горных лыжах, а от Гора до Мон-Трамблана всего час езды.
Майлз посчитал это отличной новостью: он не встретится с Лином. Но отчего-то испытал укол разочарования. Неужели после всего случившегося он так и не перерос свою давнюю страсть?
— У меня такое чувство, что целый день мы говорим только обо мне, — сказал Майлз. — Я даже не спросил, чем ты занимаешься.
— Я архитектор корпоративных приложений в BEC Financial.
— Это как-то связано с IT?
— Только с IT и связано, — энергично откликнулся Оливер.
Звучало смертельно скучно, но Оливер, казалось, был очень доволен своей работой.
Оливер закончил упаковывать последние книги и модели самолетов. После этого они с Майлзом прошли в библиотеку в английском стиле с огромными эркерными окнами, откуда открывался панорамный вид на Монреаль и окрестности. Книжные стеллажи из орехового дерева закрывали стены от пола до потолка. Дополняли интерьер камин и аккуратно скрытый бар с напитками.
— Чего желаешь выпить? — спросил Майлз. Казалось нереальным находиться в этой комнате из детских снов со всеми ее картинами и старыми книгами, разливая напитки в хрусталь, будто он хозяин этого места. Почему же «будто»? Так и было на самом деле.
Майлз не был уверен, что когда-либо сможет почувствовать себя здесь как дома, но все равно это было потрясающее ощущение.
— В шкафу должна быть бутылка «Юкон Джек», — бросил Оливер через плечо. Он стоял у окна, глядя на деревья, город и дальше, где у горизонта голубой дымкой вилась река Святого Лаврентия.
Майлз порылся в шкафу и отыскал бутылку ликера. Также он выудил набор хрустальных бокалов и принялся искать рюмки. В этот момент на него нахлынули воспоминания о вечерах в этой комнате, когда Маргаритка и его мама пили коктейли и хохотали над «былыми временами». Забавно, что эти мгновения стали теперь уже его «былыми временами».
— Помнишь ту забавную серебряную рюмку? В форме охотничьего рога с лисьей головой на конце.
— Ну и память у тебя, — поразился Оливер. — Это был кубок. Принадлежал еще моему деду. Он должен быть где-то тут.
Признание, что что-то принадлежало деду Оливера, отрезвило Майлза.
— Почему же ты не хочешь его забрать? — Он принялся с рвением перебирать барную посуду, но нигде не увидел кубка с лисьей головой.
— Майлз, — резко окликнул его Оливер. — Прекрати чувствовать себя виноватым. Разливай ликер, и мы выпьем за твое будущее. У меня еще планы на вечер.
Майлз оставил свои поиски и послушно разлил «Юкон Джек» по бокалам. Оливер подошел к бару. Майлз протянул ему порцию. Они чокнулись.
— Пусть прошлое померкнет перед будущим. — Оливер выпил до дна, не пролив ни капли, а затем швырнул пустой бокал в камин, и хрусталь разлетелся миллионом сверкающих осколков.
После этого сын Маргаритки снял ключ от дома со связки, положил на полированную стойку бара и с решимостью посмотрел на изумленного Майлза.
— Удачи тебе. Обращайся в любое время.
Затем он отвернулся и вышел из комнаты.
Глава четвертая
Когда Майлзу исполнилось двадцать два года, он совершил нечто постыдное. Воспоминания об этом до сих пор заставляли его уши гореть.
Все произошло через год после смерти его матери. Он только получил диплом педагога и разослал резюме в несколько школ Саутленда. На самом деле ему предложили место преподавателя искусств в Канога Парк. Школа находилась менее чем в получасе от дома, на каждого учителя приходилось терпимое количество учеников, и ему понравились коллеги и сотрудники администрации, с кем довелось пообщаться.
Как ни посмотри, это было идеальное предложение, и Майлз знал, что следует соглашаться. По крайней мере так бы поступил ответственный за свою жизнь взрослый.
Но в двадцать два Майлз был еще слишком молод, полон надежд, или, возможно, глуп, чтобы отказаться от своей мечты в пользу стабильного заработка. Его мать была учительницей, и он прекрасно знал, что преподавание — это не то, чем можно заниматься спустя рукава. Это не работа, а призвание.
Майлз с болезненной ясностью понимал, что если он согласится на работу в Канога Парке, то превратит живопись в хобби выходного дня — возможно, навсегда, и определенно на обозримое будущее. А эта мысль была невыносима. Искусство составляло жизнь Майлза. Мама говаривала, что ее сын ест и пьет масляные краски, а также спит в них, и это было близко к правде. Майлз был пламенно увлечен рисованием, и хотя он с готовностью делился своей страстью с учениками — талант к преподаванию оказался для него настоящим открытием — но ему совсем не хотелось положить свою жизнь на это. Он хотел творить.
Поэтому он совершил поступок, при мысли о котором его до сих пор прошибал холодный пот, а желудок крутило. Он позвонил в Éclatant — модную галерею в Монреале, благодаря которой Линли Палмер сделал себе имя, прослыв превосходным арт-дилером с невероятным чутьем на самородки. Другими словами, Майлз обратился к человеку, который ничем ему не обязан. И вообще едва ли помнил о его существовании.
