Анна Завгородняя - Каменный трон (СИ)
Гном проворно отпрыгнул в сторону и вскинул вверх руки. Вокруг него закружился прозрачный смерч.
— Я буду ждать вас, — произнес он и исчез, оставив после себя ворох опадающих листьев.
Я несколько секунд смотрела на то место, где мгновение назад стоял гном. Затем в голове словно вспышка, раздался голос Генри, раненого, лежащего на ковре в луже собственной крови.
— Это не Коллум, — сказал он тогда Северину. Значит, они знали этого гнома. Я медленно повернулась и торопливым шагом пошла в сторону своего дома. Что это могла означать? Кто такой этот гном. И что он может в действительности знать о кристалле?
Желание разобраться во всей этой странной истории овладевало мной все сильнее. Шагая по спутанной траве, я думала о том, стоит ли мне завтра ехать в город и искать таверну? Стоит ли вообще разговаривать с этим Мастером и не будет ли это ловушкой. Король что-то замышляет и, зная его я могу только догадываться, что добра его замысел не несет. Но при всем при этом, здравый смысл говорил мне, что не стоит ввязываться в то, что может быть опасно, но, черт побери, подумала я, мне очень хочется все узнать. Любопытство может погубить меня, но кто знает, возможно, оно же меня и спасет?
Я вернулась в дом и буквально взлетела вверх по лестнице, едва не столкнувшись на ступенях с горничной, спускающейся вниз с ворохом грязного постельного белья. Едва кивнул ей, я прошла по коридору второго этажа и оказалась перед дверью в свою спальню.
— Эдвард должен знать, кто такой этот Коллум, — подумала я. Надо сегодня расспросить его, во время поездки в оперу. А потом я решу, стоит ли мне идти на встречу с этим гномом. Или все же не стоит спрашивать у Эда?
Я прошла в гардеробную и окинула взглядом длинный ряд вечерних платьев.
До моего свидания с Эдвардом оставалось всего каких-то два с половиной часа, и я хотела выглядеть сногсшибательно.
Поправляя платье, я села в мягкое кресло ложи и взглянула на сцену. В оркестровой яме готовились музыканты. Я разглядела седовласого дирижёра в черном длинном фраке. Зал под нами гудел словно улей. Сидящий рядом Эдвард читал программку, знакомящую с исполнителями ролей.
— Я еще ни разу не слышал ее пение, но говорят, она просто бесподобна, — Эдвард протянул мне сложенный вдвое глянцевый лист. Я приняла программку, лениво скользнув взглядом по неизвестным мне именам и тут же замерла.
— Элоиза Вудхаус, — я прочитала вслух.
— Да. Я слышал, она необычайно талантлива. Редкий голос в сочетании с красотой, — Эдвард казалось, не заметил моей реакции на имя певицы, — Кстати, это ее дебют в качестве солирующей дивы.
Я замерла. Рука непроизвольно скомкала ни в чем не повинный лист. Эдвард удивленно посмотрел на мои руки, сжимающие смятую программку.
— Что-то не так? — спросил он.
Я обвела медленным взглядом ближайшие ложи. Северин должен быть здесь, подумала я, ведь это дебют его любовницы. Вряд ли он его пропустит. И я не ошиблась.
Норфолк в компании Барратта сидели в королевской ложе. Северин что-то говорил другу, а я тем временем рассматривала его лицо, надеясь, что он не заметит меня. Но он не смотрел по сторонам, по-видимому, поглощенный беседой с Генри.
— Принц? — проследив за моим взглядом, Эдвард увидел брата короля.
— Надеюсь, он не заметит меня, — проговорила я, отвернувшись к жениху.
— Ты боишься? — Грэшем взял мою руку в свою, — А я считаю, что это только на пользу твоей репутации. Ты свободная женщина и вполне можешь провести вечер в обществе поклонника, — он поднес мою руку к своим губам и запечатлел на тыльной стороне жаркий поцелуй.
— Ты прав, — согласилась я.
В зале медленно погас свет. Гомон собравшихся, постепенно стихал и тогда грянул оркестр. Я устремила свой взгляд на сцену, где среди декораций стало разыгрываться действие. В отличие от Грэшема, я никогда не была поклонницей оперы, но за все то время, что мы были вместе, мне приходилось не раз сопровождать его. Сегодняшняя «Волшебная флейта», по словам моего жениха, должна была покорить меня… Я терпеливо ждала, когда увижу мисс Элоизу Вудхаус. Судя по восторженным отзывам Грэшема и по тем обрывкам фраз, что я услышала, находясь еще в фойе театра, молодая певица обладала поистине прекрасным голосом и ей пророчили славное будущее. Не знаю, почему, но мне после этого сильно захотелось, чтобы она провалилась сегодня. Чтобы ее голос сорвался или она еще как-нибудь иначе опозорилась на глазах у всей этой знати, собравшейся в зале…а точнее, я хотела, чтобы это произошло на глазах у Норфолка.
— Да ты стерва, — сказала я себе, после сонма подобных мыслей.
Тем временем первая сцена сменилась второй, и я увидела новую приму.
Элоиза Вудхаус играла Памину, дочь царицы Ночи. Облаченная в легкие одежды, которые окружали ее стройное тело подобно легкому облачку, прозрачные и почти не скрывающие плавных форм, она появилась на сцене, подобная прекрасной фее и запела. Я с неудовольствием отметила, что голос у нее действительно дивно хорош. От первой, чистой, как кристальная вода горного родника ноты ее голоса, по моему телу пробежала дрожь. Невольно поразившись, как у такого испорченного создания может быть подобный дар, я, тем не менее, с наслаждением окунулась в звуки ее голоса, позволив себе на какое-то мгновение забыть о своей неприязни к этой женщине.
Я сидела, слушая ее, словно завороженная. Игра молодой актрисы была наполнена истинной жизнью. Я смотрела на нее и верила, что она и есть та самая прекрасная Памина, покорившая сердце принца Тамино. Когда в конце первого акта актеры бросились в объятия друг друга, я почти верила, что это правда. Когда в зале вспыхнул свет и опустился занавес, я как и прочие зрители, поймала себя на том, что яростно аплодирую молодой приме. Эдвард смотрел на меня так, словно говорил, вот видишь, как она играет. А ты была настроена так пессимистически.
— Пройдем в буфет, — сказал Эдвард и галантно подал мне руку. Я с улыбкой приняла ее и бросила быстрый взгляд на королевскую ложу. Она была пуста.
Мы вышли в просторный зал, уже заполненный толпой, обсуждавшей игру актеров. Почти все фразы крутились вокруг молодой певицы. Ее хвалили за талант и красоту. Я вздохнула, признавая правоту этих слов.
Эдвард подвёл меня к окну и только здесь выпустил пальцы из своего захвата.