Татьяна Корсакова - Час перед рассветом
— Дед… Деда?! — От густого запаха крови замутило. Саня сделал глубокий вдох, прижался ухом к дедовой груди.
Сердце билось тихо, едва уловимо. Но оно билось! Живой!
Ему повезло, что дом был близко. Тащить деда приходилось волоком, изо всех сил упираясь пятками в землю, обливаясь потом, отгоняя слетевшихся на запах крови мух.
Дед учил его многому, почти всему, что знал сам. Саня умел останавливать кровотечение, где травами, а где и простенькими заговорами. Сейчас заговоры не помогали… Он заметался по хате, разжигая почти погасший в печи огонь, бросая в глиняный горшок целебные травы, стаскивая с деда одежду, обмывая теплой водой рваные раны.
На деда напали звери. Может быть, даже волки. Хотя волков в лесу не видели больше десяти лет. Не было, а теперь вот пришли… Сначала стая двуногих, а потом четырехлапых…
Сложнее всего оказалось положить деда на сбитый из досок топчан, но у Сани получилось. Дед лежал тихо, как мертвый, и только когда Саня попытался напоить его отваром, закашлялся. Наверное, это был хороший знак.
Дедовы раны Саня обработал мазью из травы сушеницы, обмотал чистыми тряпицами, самую глубокую и опасную, на правом боку, зашил портняжной иглой. Было страшно, руки дрожали так, что завязать узлы получилось не с первого раза, но он старался изо всех сил. Он сделал все, что от него зависело. Оставалось ждать и надеяться, что раны не загноятся, что у деда не случится лихорадки и к вечеру он придет в себя.
Ночь подкралась незаметно, накинула на окошко черное покрывало, а дед так и не очнулся. Саня проверил повязки, заварил свежего отвара, подкинул в печку дров. Поужинал щами, присел на краю лежака. Сон не шел, мысли в голову лезли одна страшнее другой, не давали покоя. Что там в Макеевке? Что с родителями? Что будет, если дед умрет?
Протяжный волчий вой раздался совсем рядом. Саня испуганно вздрогнул, на цыпочках подошел к окну. Волки были рядом, рыскали вокруг избушки, зыркали из темноты желтыми глазами, караулили…
Волки ушли на рассвете, и только тогда измученный Саня пристроился на топчане рядом с дедом.
Наверное, он проспал до самого обеда, потому что, когда проснулся, избушку заливало ярким светом полуденное солнце. Первым делом он потрогал дедов лоб. Горячий! И рана на боку отекла, налилась багрянцем. Значит, не помог отвар, значит, придется идти за гарь-травой в плохое место.
Дед брал Саню с собой в то место только лишь однажды, да и то затем, чтобы объяснить, что оно опасно. Саня ничего особенного тогда не почувствовал. Пока дед собирал гарь-траву, он сидел под старым дубом, сквозь ветви наблюдал за плывущими по небу об лаками, а потом, уже на обратном пути, спросил, что же там такого страшного.
— Гиблое место, черное. — Дед мял в руках гарь-траву, хмурился. — Когда-то давно здесь жила ведьма.
Про ведьму было интересно, но совсем не страшно.
— А что за травка? — Саня понюхал колючий, пахнущий пожарищем пук гарь-травы.
— Удивительная травка, с того света может человека достать. Жаль только, что растет только здесь.
С того света достать… Это Саня запомнил хорошо, еще вчера хотел деду гарь-траву заварить, но не нашел. Значит, придется идти в плохое место. Тут недалеко совсем, если бегом, то можно за час обернуться.
— Я скоро. — Он укрыл деда старым овчинным тулупом, шмыгнул за дверь.
В лесу было так же непривычно тихо, как и вчера. Саня поежился, огляделся по сторонам. Волки ушли. Ему очень хотелось так думать, потому что сделанная из молодого дубка рогатина — от волков не защита.
Никогда раньше Саня так быстро не бегал. Он не бежал, а летел по лесу. Домчался до плохого места, отдышался, осмотрелся в поисках гарь-травы, заметил серые, точно припорошенные пеплом листочки, радостно улыбнулся.
Он рвал гарь-траву обеими руками, засовывал за пазуху, торопился, а когда за спиной послышались голоса, едва успел юркнуть в кусты.
На поляну выехали два всадника. Первого, высокого, черноволосого, Саня узнал сразу, а второго, малорослого, коренастого, с затянутым бельмом глазом, видел впервые. Всадники спешились у дуба, огляделись. Одноглазый испуганно ежился, видно, чувствовал неправильность этого места, а его хозяин улыбался так, как будто вернулся в родной дом.
— Жди здесь! — велел он одноглазому и направился к краю поляны, к тем самым кустам, за которыми прятался Саня.
Сердце испуганно замерло, волосы на затылке встали дыбом. Откуда-то Саня знал, что этот статный, явно не мужицкого происхождения человек стократ опаснее самого лютого волка.
Мужчина остановился под старой елью, когда до полумертвого от страха Сани оставалось совсем ничего. Мгновение он всматривался в лесную чащу, а потом встал на колени, сметая с едва заметного холмика иглицу и старые листья.
— Уже скоро. Все будет так, как ты хотела, мама, — сказал шепотом.
Он еще немного постоял перед могилой — теперь Саня точно знал, что это могила, — а потом решительным шагом направился к одноглазому. Тот, как и было велено, не сходил с места. На лице его была гремучая смесь из ужаса, подобострастия и любопытства.
— Все? — спросил он так тихо, что Саня едва расслышал.
— Не все, но скоро. — Черноволосый рассеянно поигрывал нагайкой, посматривал на сгущающиеся над лесом облака.
— Он так ничего и не рассказал, ни про драгоценности, ни про мальчишку.
— Скажет, всему свой срок. А не скажет… — Черноволосый взмахнул рукой, нагайка со свистом рассекла воздух.
— А графиня?
— Ее не трогать! Чтобы ни один волос не упал с ее головы! Ты слышишь, Ефимка?! — Синие глаза грозно сверкнули.
— Так ясное дело! — Одноглазый попятился. — Не трогать, только зачем она тебе? Ты ж, кажись, на Аленку, горничную ейную, глаз положил.
— А не твое собачье дело. — Черноволосый криво усмехнулся. — Делай, что велено, а то без второго глаза останешься. — Он говорил так, что сразу становилось ясно — не шутит.
Одноглазый Ефимка все понял правильно, мелко, по-козлиному, затряс головой.
— И своим скажи, чтобы в лес не совались. Моим волкам без разниц, кому глотки рвать.
— Уже сказал. — Одноглазый снова кивнул, посмотрел на хозяина с жадным любопытством. — Чудо, я спросить хочу… — Он застыл в подобострастном ожидании.
