Муж-озеро - Ирина Андрианова
Танюша забеспокоилась, что сейчас начнется вечный разговор о мусоре: его обычно заводят те, кто чувствует себя уязвленным, что сам не убирает за другими. Однако Влад был из тех, кто любит поговорить, важно смакуя каждое свое слово; и она покорилась неизбежности.
— …всему виной воспитание. Вы посмотрите, чему учат в телевизоре, в интернете. Там же сплошное хамство, визг, лай. И полная безнаказанность. Все начинается с этого…
— Вот мы в прошлом году ходили на байдах по Великой, — заговорил Костик, хотя его никто не слушал. — Приходим на стоянку, на которой всю жизнь стояли, которая ниже порогов, а там тако-ое!.. Куча с человеческий рост. Бутылки, банки, всякая хрень. Пришлось до другой плыть…
Танюше было безумно больно слышать из чужих уст то, что она и так ежечасно слышала в своем сердце. Она давно придумала себе от этого лекарство — все время убирать мусор, и показывать другим, что убираешь — и изумлялась, что другим оно не требуется. Важный Влад, домовитая Майя, шумная Эмма и флегматичный Костик сетовали на несовершенства мира так, как будто их это не касалось. Словно бы обычно они жили на какой-то другой планете, и лишь изредка зачем-то сплавлялись на байде по Великой, где искренне, как в первый раз в жизни, удивлялись мусорным кучам и людям-свиньям. Танюша много бы отдала за такой счастливо-отстраненный взгляд на мир. У нее все было наоборот: мир вокруг был слишком своим, чересчур близким, как собственное тело. Поэтому она испытывала боль не только от брошенного мусора, но даже от посторонних ног, которые ходили по этой земле. Впрочем, в этом она решилась бы признаться только одному человеку — и когда-то признавалась — но теперь это было невозможно. Утешение было одно — убирать, покуда можешь, и убеждать других, что это небесполезно. И тогда, может быть, они поверят тебе и тоже будут ходить всюду с мешками. А другие, кто не хочет убирать, почувствуют новый тренд и, по крайней мере, не станут мусорить. При этом Танюша знала, что даже если все станет именно так, это не сделает ее счастливой. Но ей хотя бы не будет больно. Она глубоко вздохнула.
— Знаете, это, конечно, повсеместная проблема, — быстро заговорила она. — Потому что нас, двуногих, становится все больше, потребление растет, отходы копятся… Но все же кое-что сделать можно. Например, сейчас проводится очень много волонтерских уборок… Люди самоорганизуются, выезжают в разные места и убирают. Вот, например, удалось за несколько лет почти полностью убрать застарелые свалки на островах Оленевского плеса…
Задача была в том, чтобы за короткий промежуток времени успеть выдать как можно больше информации, пока ее не перебили. После, как она по опыту знала, вставить не удастся уже ничего. Зато с каждым годом она оттачивала свое мастерство. Теперь слушатели перебивали не раньше тезиса про Оленевский.
— Какое полностью?! Мы там были неделю назад, высадились на Медвежий, там срач до неба. Какая-то алкашня стояла…
— Вот вы меня простите, девушка, но вот я не понимаю, почему я должен убирать за другими…
— Простите, как вас зовут? Татьяна? Можно Таня? Так вот, Таня, а вот почему эти ваши волонтеры, например, не приезжают убирать берег Песчаного затона? У нас там дача рядом. Места прекрасные, но все так засрано… Влад, скажи! Помнишь, мы в июне…
— Вообще отходы перерабатывать надо. Вот как на Западе. Приезжали бы сюда, забирали бы наш мусор, и проблем бы не было! Я вот видел передачу…
Танюша понуро опустила голову. По-хорошему, тут нужно было жарко спорить с каждым. Доказывать, что отходы со свалки — это уже не вторсырье, и что после того, как они полежат-погниют в общей куче, в переработку уже не годятся. И что бизнес на отходах будет рентабельным только в том случае, если добавить к нему волонтерскую составляющую — то есть если каждый сам рассортирует свою упаковку по фракциям, и сам привезет на пункт приема. Увы, но никак иначе. Никто никому ничего не должен, и никто не приедет никого спасать — ни забирать мусор на переработку, ни убирать Песчаный затон. «А вы все глупые, самодовольные ублюдки, которые не замечают беды вокруг себя и думают, что кто-то за вас все должен делать, — злобно думала она. — Не понимаю, как вы живете, сохраняя эту абсурдную веру, и отчего при этом так довольны жизнью? А я, которая знает правду, несчастна. Почему так?» Дальше развивать эту мысль не имело смысла. Потому что в итоге все опять сведется к тому, что Бог создал окружающих толстокожими и счастливыми, а Танюшу — с точностью до наоборот, и ей остается только горько жалеть себя.
— …скоро вообще некуда будет с палаткой поехать. Везде или помойка, или все застроено! — По бодрому тону Эммы непонятно было, огорчается она этому или радуется.
«Только не об этом, только не об этом! — взмолилась про себя Танюша. — Про захваты берегов и лесов я уже точно не перенесу».
Для ее собеседников это была просто очередная стандартная тема для обмена готовыми репликами, а для нее — незаживающая рана.
— Вот на Круглом озере — помнишь, мы там раньше на майские праздники все время с детьми стояли? — так там все, к берегу не подойти, — с каким-то затаенным наслаждением нудел Костик. — Коттеджи распупыженные стоят. Охрана, блин, собаки. Один тут — Гена такой, ну ты помнишь, из институтских — пошел по берегу, так ему такие в камуфляже дорогу перегородили, карабин к горлу приставили и говорят: «Еще раз увидим здесь, трупом будешь». Вот так-то, да…
— И ничего ведь не сделаешь. У них там все куплено, и в полиции, и в администрации… Рука руку моет!
— А на Медной? А на Хрустальном? Везде все одинаково.
«Молчи, молчи, не надо ничего говорить, — упрямо глядя в землю, твердила себе Танюша. — Ты ничего в них не исправишь, а себе сделаешь хуже».
— А вот на Орлинском… помните, мы там еще грибы собирать ездили? Лес такой красивый, сосновый бор, черничники… Так там теперь все трехметровым забором огорожено, всюду камеры понатыканы. И пол-озера огородили. Говорят, депутат какой-то московский живет. Или прокурор, не помню. — Майя с наслаждением смаковала подробности, не ведая, что один за другим забивает гвозди в сердце Танюши.
«Нет, придется сказать. Только очень быстро». Танюша набрала в грудь побольше воздуха и открыла рот.
— Все так и есть. Законы повсеместно не работают. Но есть поговорка: если ничего не
