Лавандовые тайны (СИ) - Хаан Ашира

— Ты спас нас. А до этого спас своего брата и его жену. Включи уже голову, Иржи! — в голосе генерала Тотха слышны отзвуки былого командного тона. — Ты ничем не виноват ни перед братом, ни перед погибшими!

Если бы ты знал, старик, думает Иржи. Если бы ты знал…

Его до глубины души поразило, что Тойво не злился на девчонку, по милости которой он провел десять лет в болотах и еще четыре года в изгнании. Хуже того — он полюбил ее.

«Наверное, я всегда ее любил, с первого взгляда на том острове, когда понял, что должен защитить ее во что бы то ни стало», — написал он Иржи в приглашении на свадьбу.

Ту, что сломала ему жизнь — и она же собрала ее обратно.

Зато Иржи всегда ее ненавидел.

Глупую, бестолковую, легкомысленную причину краха всей жизни их семьи.

Почему же с первого момента, как ее нога ступила на темные камни двора крепости, он не может думать ни о чем другом, кроме вкуса ее губ, кроме касаний ее рук, кроме ее взгляда? Восхищенного и испуганного взгляда прозрачных глаз, преследующего его даже в снах.

Глава 24

Иржи взмывает по ступенькам на стену, чувствуя, как скрипят кости и ноют мышцы, только вчера страдавшие от запредельных нагрузок. Но его телу не привыкать — никогда он не жалел себя. Да и теперь знает, что еще дня три будут жечь порванные волокна мышц, а потом все снова станет нормально. Даже лучше, чем было. Возможно, в старости ему придется за это расплачиваться, но Иржи надеется не дожить.

Горячий ветер пустыни рвет черные волосы, бросая пригорошни красноватого песка в лицо, превращая закаленную холодами севера кожу в дубленую. Иногда Иржи задумывается, не сменить ли ему через пару-тройку лет песок южных рубежей на соленые брызги восточных. А там, глядишь, дослужится и до западных. Особенно, если младший брат сохранит свое место при дворе, скандалы вокруг его имени забудутся, а старики во власти, вроде господина Э, сойдут в свои могилы.

Дозорные на стене поворачиваются к командиру, склоняют головы чуть ниже, чем положено по уставу — и снова поворачиваются к бесконечным просторам пустыни, вглядываясь в красноватую дымку на горизонте до морщин-лучей у глаз.

Иржи проходит по стене вперед-назад, тоже тревожно вглядываясь в алеющие небеса. Но южные края нынче спокойны как никогда. Нет признаков песчаной бури, нет никаких намеков на новых драконов и даже разведчикам еще не время возвращаться, не говоря уж о миссии Тойво. Если бы не печальный вечерний обряд погребения погибших, это был бы один из самых спокойных дней Черной крепости.

Особенно, если забыть, что где-то в ее недрах бьется беспокойное сердце Тимиры, способное обрушить на песчаного монстра цунами невероятной мощи только потому, что она испугалась за его, Иржи, жизнь.

Никто никогда не боялся за него.

Не боялся — так.

Иржи просто не ожидал, что Тимира вызвала всю мощь своей стихии не потому, что испугалась, что набирающий силу дракон, закончив с ним, нападает на крепость и потом отправится громить деревни и села на просторах империи. А потому, что не вынесла бы его смерти.

Прозвучавшие здесь слова, вот на этом месте, рядом с обломанным зубцом стены, который он запомнит навсегда, прожгли в груди Иржи дыру — насквозь. Если бы Тимира смотрела не на его губы, а опустила взгляд ниже, она бы непременно увидела звезды сквозь эту дыру с оплавленными краями.

Иржи и без того с трудом боролся с собой, цепляясь большим пальцем левой руки за ремень, а правой — сжимая крошащийся камень стены. Бледная кожа изнеженной столичной дамы, тонкая сорочка, которую ветер прижимал к ее телу, обрисовывая его изгибы — и теплый женский запах, такой неуместный здесь, где всегда воняло плохо выделанной кожей и перегаром.

Он помнит каждое мгновение этой встречи на стене. Каждую свою мысль, каждое ее движение. Помнит, как пытался задерживать дыхание, не считая себя вправе делить с братом даже этот теплый, интимный запах сонной женщины.

Помнит, как дрожали напряженные мышцы, когда он сдерживал себя из последних сил.

И помнит, как в одно мгновение, всего парой слов, она взломала все преграды, выпустила на волю словно свое цунами, и Иржи обрушился на нее — сокрушительно, бездумно, уже не в силах сопротивляться искушению.

Он сжимает зубы, вновь стискивает пальцы на шершавом камне зубцов, и тот крошится под его руками, точно так же, как крошатся зубы Иржи.

Она была слишком слаба — и это их спасло, потому что он, прославленный командир, умелый и разумный, потерял голову настолько, что забыл даже о дозорных поблизости.

Хорош был бы командующий, разложивший жену советника прямо на крепостной стене под взглядами подчиненных!

Камень просыпается мелким песком между пальцев Иржи.

Он резко вздыхает и ссыпается по лестнице вниз.

Мимолетный взгляд на подготовленный к вечеру траурный помост — и кипучая ярость в крови готова разорвать его вены и артерии, выплестнуться огненным фейерверком.

Иржи чуть не рвет ремни и застежки, быстрым шагом направляясь к заднему двору крепости. Там воняет навозом, там шумно от грохота молотков, суетно из-за снующих туда-сюда слуг и запросто можно поскользнуться на влажной, соломе или чем-то похуже.

Но вынимая из воздуха огненные мечи, Иржи думает, что позорное падение на глазах у всех — не такая уж большая плата за возможность выпустить свой внутренний огонь, выжечь ярость и желание усталостью. И не попасться при этом на глаза Тимире, как в тот раз, когда она подглядывала за его тренировкой во внутреннем саду.

Можно было бы подумать, что она следила за Тойво, который, несмотря на дворцовую жизнь, был в весьма достойной форме. Но Иржи чувствовал ее взгляд еще до того, как там появился муж Тимиры и — после того, как тот ушел.

И сейчас, после того, что случилось на стене, после того, что случилось на лестнице — ему сложно убедить себя, что это лишь его воображение.

Лучше бы было оно. Со своим искушением Иржи справился бы — искушению Тимиры он рискует проиграть.

Рядом с ней он всегда на взводе. Нервно, остро, каждым сантиметром кожи чувствуя ее внимание. Каждым нервом ощущая взгляд. Даже не зная, где она находится, он чувствует расстояние до нее до миллиметра. И чем она ближе, тем сильнее тянет.

Иржи никогда не красовался перед девчонками. В шестнадцать его интересовало лишь военное мастерство. Генерал Тотх гонял молодняк до десятого пота, уматывая к вечеру настолько, что не хватало сил даже видеть сны, не то что мечтать о чем-то запретном.

А позже… Позже, когда Иржи стал одним из самых известных офицеров, попав в ловушку снежных демонов и выбравшись из нее с отрядом без единой потери — дамочки сами вешались на него. Раньше, чем он успевал задуматься, как привлечь внимание гордой красотки, она уже смотрела на него снизу вверх, стоя на коленях у ног.

Тут же… При виде Тимиры Иржи хочется вести себя, как мальчишка. Говорить громко, шутить нелепо, сделать колесо или дернуть за длинный мягкий локон, спадающий на грудь. А то и коснуться этой груди — кончиками пальцев, а потом всей пятерней. Сжать, стиснуть, добиться резкого вздоха…

Иржи рвет с себя рубашку, отбрасывая куда-то в сторону груды сломанных телег и без перехода сразу закручивает огненный вихрь изогнутыми лезвиями. Выходит на низкую стойку, отклоняется параллельно земле и без паузы кувыркается назад, в прыжке выстраивая четырехлепестковый щит из вращающихся лезвий.

Ни мгновения на лишний вздох, ни мгновения на лишнюю мысль.

Стоит втянуть носом воздух, вновь ощущая призрачный запах Тимиры — и он взвивается в воздух, выкручивая свое тело в невозможные позиции.

Стоит почувствовать жжение в груди — и он ускоряет вращение клинков, так что они превращаются в сверкающую сферу, заставляя слуг замирать на месте от благоговения.

Некоторые из них и без того думают, что командир не совсем человек — с этого дня их станет намного больше. То, что он творит еще не оправившись от ранений — человеку неподвластно.