Мара Полынь - Альпийское золото

— Зашёл проведать свою внучку, — он расхохотался. — Как добрались? Не обижал тебя никто по пути?

Похоже, 'внучка' — это я.

— Всё хорошо, спасибо, — я улыбнулась. — Как вы добрались? Всё в порядке потом было? Калейка отдал вам звезду?

— Кайле-то? Да, маленький сорванец, — Эгмон опять широко улыбнулся. Казалось, что другого выражения лица у него просто не может быть. — Когда ты заканчиваешь свои уроки сегодня?

— Вот, — я указала на сложную фигуру. — Разберусь с ней, и можно считать, всё.

— Ладно. Я буду ждать тебя в замке. Не опаздывай на обед, сегодня будут кнели, — и многолик ушёл.

Пришлось поторопиться. Калейки с Ненашем ещё не было, поэтому обед накрыли не в столовой, а в кабинете, где я обычно изучала теорию, и только для нас двоих. Было удивительно сидеть за одним столом с этим ярким существом. Он одновременно казался большим, тёплым и добрым, но в то же время похожим то ли на тигра, то ли на полярного медведя — милый издалека, но непредсказуемый и опасный вблизи.

— Эх, любомое блюдо старого хозяина, — добродушно проворчал Эгмон гоняя по тарелке кнели. — Никогда не умел его делать, правда. Но, — он засмеялся, — с таким количеством поваров это и не нужно было.

— А можешь рассказать о нём что-нибудь? Здесь о предыдущих правителях как-то не особо распространяются.

— Неудивительно! Кроме многоликов их никто и не помнит. Обычные альпы рождаются при том же правителе, что и их деды, а потом внуки, — Эгмон почесал свою невероятную шевелюру. — Поэтому истории о старых временах воспринимаются больше как сказки, а не как быль. Уж так устроена психика — если что-то не менялось при мне, то это не менялось никогда. Жаль-жаль. Сейчас как раз можно наблюдать ситуацию, когда различия между многоликами и альпами стали так сильны, что я даже затрудняюсь считать нас одним народом.

Он отложил вилку и откинулся на стуле.

— Старый хозяин был кремень, весь в отца. При нём и многолики и альпы были действительно единой нацией. Да ещё его революционные законы о праве перемещения и свободе голоса для нармудров, упразднение права вето старейшин… Эти решения казались безумием, но в итоге почти все оказались хорошими. Знаешь, что отличает настоящего хозяина от всех остальных? — он вопросительно посмотрел мне в глаза. Я отрицательно покачала головой. — Способность взять на себя ответственность. Причём, не просто на словах, а на самом деле. И не только за себя, но и за всех своих людей. Калейка хороший хозяин, слов нет. За последнее тысячелетие мы укрепили и приумножили свои владения. Гуманитарии цветут и пахнут… Ну, ты понимаешь. Мир и спокойствие. Сытый социум редко движется, и если бы не кланы многоликов, то вполне возможно начал бы уже деградировать. Хотя, кто знает как всё было бы в этом случае — ведь из-за нас замедляются не только отрицательные, но и положительные изменения. Кто знает, как сложилась бы наша история, если бы многоликов не существовало. Но одно совершенно точно: если бы перед этим не было правления Светоносного, то Огранщику просто напросто нечего было бы укреплять.

Светоносного? Это он же о Ненаше говорит сейчас? Похоже, я обнаружила в себе христианские глубины, которых раньше не замечала. Я даже представить себе не могла как на самом деле звучат все эти прозвища и имена, но мой удивительный дар помноженный на мириады наномашинок, снующих теперь в организме, почему-то перводил их на христианский лад. Светоносный и Бич Божий. И это один человек. Интересно, очень интересно.

— Я читала, что предыдущий правитель был у власти всего пятнадцать лет. И он был не Светоносный, а Молчащий.

— Что за глупое прозвание! Я думал, уж ты-то не будешь повторять этих глупостей!

— Ну, извините, — я надулась. — Что в учебнике написано, то и повторяю.

— Неужто он тебе ничего не рассказывал? — удивлённо ахнул Эгмон. Я опять отрицательно покачала головой. Уж не знаю кого конкретно он имел ввиду, но это ведь без разницы — ни один из них ничего мне не рассказывал.

— Вот, дела… Нужно это поправить. Ты же теперь союзный ключник, — Эгмон сделал странный пас рукой, как будто показывая карточный фокус, и в его руке появилась небольшая фотография. — Держи.

С глянцевой поверхности на меня смотрела семья: отец, мать и трое детей. Если бы они были людьми, то я бы сказала, что родителям где-то от тридцати до сорока лет, а детям от тринадцати (самому старшему) до пяти (самому младшему).

— Это Даан Держатель, — многолик указал на главу семейства, как две капли воды похожего на Калейку. Даже цвета такие же — медные волосы, бронзовая кожа, изумрудные глаза, и одежда цвета старых памятников. — Это его жена, Асфодель, двое сыновей, Рейн, Кайле, и дочь Улла.

У Рейна, как и у его матери, были изумительные пепельные волосы, а мраморная кожа, казалось, светилась каким-то мягким внутренним светом. Он смотрел таким до боли знакомым взглядом, что у меня защемило что-то в груди. Улла же не была похожа ни на кого из родителей, ни лицом, ни цветами. Золотоволосая и с глазами такими же голубыми, как и безумное небо в этом мире. Пока что она была единственным многоликом с не изумрудными глазами, которого я до сих пор видела. Пока я рассматривала фотографию, мой собеседник продолжил:

— Это довольно грустная и мрачная история. Даан Держатель был отличным правителем, замечательным другом и любящим отцом. Хотя мои слова могут звучать сейчас притворно, ведь о мёртвых либо хорошо, либо ничего. Да ещё такая ужасная смерть, в самом расцвете сил… — Эгмон замолчал. — Рейн, старший сын, был замечательным мальчиком. Как раз о нём ты читала в книгах, как о Ненаше Молчащем. Сейчас никто не помнит его настоящего имени, кроме многоликов. Кайле, или как он называет себя теперь — Калейка, постарался. Ни в альпийских книгах, ни в хрониках других миров — нигде не осталось прежнего имени. Если честно, я даже себе не представляю сколько сил он на это потратил. А зачем? Никогда не думал, что он может так не любить своего брата, чтобы пытаться изничтожить любое воспоминание о нём. Когда они были детьми, Рейн всегда так заботился о нём. И вот она, благодарность.

Я молчала. Похоже, Калейка играл свою роль излишне хорошо. Хотя, может, он действительно не любил своего брата, а стремился освободить его лишь для того, чтобы окончательно убить? Но тогда почему этого не произошло, когда Нен был ещё слаб? Не осталось бы ни лишних свидетелей, ни лишних угрызений совести… Ничего не понимаю. Причём, зачем Эгмон мне это всё рассказывает, если это считается тайной? Или из-за того, что я 'доверенный' ключник Калейки, мне всё можно? Очень странно.

— Пока Рейн был несовершеннолетним, Уллем правил Регент, Мировой Судья. Мировая свинья, сказать по правде. Снюхался с вонючими ракшасами и продал родной мир. Старейшины, как и регент, — из числа альпов. Живут мало, знают и того меньше. Тёмные были времена…