Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная
Во дворе детинца, почти игрушечном теперь на взгляд Вышемилы, пока никто не встречал. Но сразу прыснули, словно кузнечики из-под ног, отроки к терему, как увидали вернувшуюся боярышню.
И не успела ещё Вышемила в дом подняться по всходу, как вышла навстречу мать. И ничего они друг другу не сказали: только обнялись. И лишь от этого уже стало понятно, что Ранрид обо многом догадывается. Вряд ли добрый случай вернул бы дочь домой, когда было наказано ей рядом с сестрой оставаться.
Накрыли скоро обедню, но оказалось, что отец на ней так и не появился. Увели его вновь дела важные прочь из Логоста, и должен был он появиться со дня на день. Жалко было: хотелось его увидеть, человека самого близкого и теплого — с детства самого. Жалиться ему, конечно, Вышемила не стала бы о недоле своей, да и просто встретить участливый взгляд Чтибора было бы теперь хорошо.
Обо всём матушке она в тот же день рассказала, сидя в её горнице, наполненной родным, знакомым запахом лучин и отвара кожевенного: как та любила. Ранрид опечалилась крепко: это Вышемила умела замечать даже по её невозмутимому чаще всего лицу. Другой бы сказал, что не тронули дурные вести души боярыни, но дочь знала наверняка, как сильно её сейчас кольнуло болью и тревогой за Зимаву. О себе Вышемила пока ничего говорить не стала. То ли совестно было самой за себя, то ли просто неловко омрачать мысли матери ещё больше.
Дня не прошло, вернулся и отец да собрал всех домочадцев в трапезной: привёз с торга и вина кувшин: дорогого, но на диво вкусного — словно само в горло льётся. Не знал, что вести его здесь ждут вовсе нерадостные. Матушка сразу обо всём ему поведала: ещё Вышемила с ним свидеться не успела. Больно рано возвернулся: лишь светило взошло. Какой отклик горе Зимавы в его душе нашло — ведь внука он, вестимо, очень любил — никто не узнал в доме. Словно боярин скрыть всё это хотел. Да всё за обедней и выяснилось.
Мрачнее он оказался самой глухой чащи. Встретил Вышемилу взглядом тяжёлым и разочарованным. Сухо поздоровался, словно первый раз в жизни был не рад её видеть. Она, робко поглядывая на мать — отца приходилось видеть таким совсем нечасто — села напротив него и тут же взор опустила.
— Видно, братья остёрские, принесли с собой недолю большую на эти земли. И людей, что с ними столкнулись,ею наделили, — заговорил Чтибор после долгого и тягучего молчания. — Вот и Зимава…
Он взглянул на Вышемилу исподлобья, будто и она к тому оказалась причастна.
— Зря ты на них… — попыталась было она заступиться, но мать глянула на неё так, что все слова тут же застряли в горле.
— А ты помалкивай лучше, — добавил Чтибор. — Думаешь, нравится здесь кому-то, что Светоярычи эти в княжестве хозяйничают? Что они Зимаву и Елицу стращают? Да пока вынуждены мы молчать. Косляки нас треплют, да и остёрское войско ещё не делось никуда. Но только не надо защищать их. Коль я считаю, что они горе за собой несут, то ты уж никак этого не изменишь.
— Они не такие уж плохие. Я знаю, — упрямо возразила Вышемила. — Я две луны рядом с ними прожила. А Зимава… Она…
— Вот пожила, и хватит, — перебил отец. — Лучше бы и не отправлял тебя туда. Мне уж Тана обо всём рассказала, что приключилось с тобой, — Вышемила только и открыла рот да закрыла вновь. Чтибор зубы стиснул, не сводя с неё пытливого взгляда. — Что скажешь на это? А я ведь не просто так уезжал. Жениха тебе сыскал хорошего. Да только как прикажешь теперь перед ним оправдываться за то, что невинной ты должна быть, а оказалось…
— Как будто я в том виновата! — вспылила наконец она, вставая, да отец рукой махнул резко, приказывая снова сесть — и пришлось повиноваться.
— Ты виновата, а кто ж? — сказал он уже спокойнее. — Что с княжичем спуталась. Оттого и беды.
Вышемила только прикусила губу, чтобы тут же не расплакаться. С сочувствием смотрела на неё матушка, но молчала пока, не вмешивалась, а отец, кажется, готов был в пыль её размолоть за то, что не по её вине-то и случилось.
— Он приедет за мной, — сказала тихо. — Я уверена.
— Вот, коли приедет, там и думать будем. Если не опоздает, — хмыкнул Чтибор. — А пока ты к мысли привыкай о том, что замуж скоро выйдешь. Не позже, чем по осени. Объявится твой княжич или нет, а я попытаюсь Белояра уговорить, чтобы женщиной они тебя взяли в свой род. А жених — Любор скоро и со сватовством приедет. Ты же знаешь его.
Конечно, она знала Любора, сына боярина Истопского — Белояра. Виделись они и в детстве частенько, а после и по юности, случалось. Да только разве она подумать могла, что однажды тот мужем ей стать вознамерится. Отец с договорами такими не слишком-то торопился, всё приглядывался к тем, кто женихом мог стать для дочери молодшей, обручать её раньше времени не хотел. А тут на тебе — за несколько дней всё решил, словно поскорее дело это завершить придумал. Не иначе о том, что с Вышемилой в Велеборске случилось, узнал он раньше её возвращения. Да только разве признается, разве выдаст теперь того, кто всё ему рассказал?
— Думается, меня ты и спрашивать не станешь, хочу ли я, и кому моё сердце отдано? — Вышемила отодвинула от себя миску, где уж остыли свиные почки с горохом и сметаной приготовленные, и снова взор на мать обратила, ожидая хотя бы её понимания.
— Хватит перечить. Коли отец так сказал, так и будет, — приговорила та да не то, что хотелось. — А против рода своего пойдёшь, тебе только хуже станет. Ни люди, ни Боги тебя не поддержат. Встречала я твоего Ледена. Красивый он и сильный воин. Да только... лучше тебе за Любора пойти.
Вышемила больше ничего слушать и не стала. Не успокоил её ровный и спокойный, что неспешный вечерний
