СИНИЕ ЛЕБЕДИ - Светлана Гресь
Ворона трогательно грустила, по-птичьи повесив клюв, печально опустив черные крылья, стремясь подражать Норе, когда та была чем-то расстроена.
В лесу посоветовали идти к людям, здесь нечего одной девушке делать, а вдруг вернутся бандиты, поэтому Клава поведет Дану в ближайшую деревню, а там видно будет.
Девушка неохотно отозвалась на предложение, ей все чудилось, что Нора вскоре вернется; хотя в глубине души понимала, от проницательного взгляда их вездесущих лесных друзей не могла укрыться самая малая сущность, или же остаться незамеченной малейшая подробность, случившаяся в лесу, тем более пропажа Норы и Кирея.
II
Идти пришлось немало. Клава недовольно каркала, поторапливая девушку, перелетая с ветки на ветку или усевшись на плечо. Решено, Дана в деревню пойдет одна, а ворона присоединится потом, дабы не возбуждать излишнего любопытства у деревенских жителей.
По совету всезнающей птицы, а она, оказывается, здесь была не раз и разбирается в местных порядках, надо идти прямо к колодцу что в центре деревни, там всегда полно местных женщин, они и помогут, подскажут, у кого можно будет пожить, хотя бы недолго.
Несколько молодух о чем-то оживленно спорили, к ним все подходили и подходили остальные жители. Женщины, кто постарше, были одеты в темный низ, спереди у каждой светлый фартучек, и пестренькую кофточку, их головы прикрывали черные с цветными каемками платки, некоторые даже были с бахромой из плетеных кисточек. Они, то плотно охватывали голову в виде небольшой шапочки, надвинутой низко на лоб, то просто были обвернуты вокруг головы и завязаны рожками сверху. Те, что, помоложе, были облачены в светлые, с тонкого полотна сорочки. Наверх надеты темные, с разноцветными полосками юбки, из-под которых кокетливо выглядывал затейливый рисунок вышивки. У талии они перехвачены шелковыми поясами или расшитыми фартучками. Головы молодок были прикрыты разноцветными платочками.
У самого колодца, затисканная со всех сторон высокая немолодая женщина что-то взахлеб рассказывала, время от времени торопливо крестясь и оглядываясь по сторонам.
Ее слова воспринимались присутствующими по-разному, одни с расширенными от ужаса глазами внимали каждому слову рассказчицы, разбавляя его возгласами изумления, другие с явным недоверием слушали странную историю.
– Вот-те, Бог, – яростно крестилась рассказчица, – Правду, бабоньки, говорю, да, чтоб провалиться мне на этом месте! Таких страстей сроду никто не переживет, и даже врагу своему смертному такого не пожелаешь.
Ее маленькие цепкие глазенки непрестанно прыгали с одного лица на другое. Жиденькие бровки, озабоченно сдвинутые у переносицы красного утиного носика, что смешно топорщился при таком бойком разговоре, лихорадочно сотрясались, как только она начинала креститься.
Подошло еще несколько человек, среди них были уже и мужики. Пришлось начинать все сызнова.
– Старик мой ковырялся во дворе, плетень надо было починить, прохудился дальше некуда, да и ворота завалились. Я тоже не бездельничаю, вся при делах; по хозяйству бегаю, во дворе убираюсь. Туды-сюды, сюды-туды, целый день на ногах, не вздохнуть, не передохнуть. В избу забежала, поставила утром тайком от деда варенуху.
– Дай, – думаю, – погляжу, не потухла ли печь, а то в воскресенье нечем будет полакомиться, душу отвести.
Сама же знаю, с моего муженька глаз спускать никак нельзя, он так и норовит без меня чарочку-другую опрокинуть. Глядь в окошко – а к нам весь упаренный Тимофей бежит, следом дружок его закадычный пыхтит, и к деду! Окружили, тормошат, шушукаются и все на лес кивают. Я уши навострила и слышу, содействия у деда просят и еще топор. Старый хрыч в мою сторону не глядит, инструмент в руки и со всей компанией до лесу. Я скоро за ними, бегу, еле поспеваю.
– Ах, вы, – думаю, – заразы, как где, так больные и хромые, а здесь и не угонишься следом.
Они бегут, по сторонам не глядят, за плечами веревки, в руках топор.
– Никак, – соображаю, – клад нашли.
Вдруг вижу впереди болото, а там чьи-то рога торчат, огромные, таких сроду не видала.
Не иначе, – думаю, – лось в болоте застрял, вылезти не может и не потонет. Сколько же это мяса перепало бы нашей шинкарке задарма! А за такие рога целого годовалого поросенка купить можно. И такая злость меня взяла, что аж затряслась вся! Деды стали тащить животину с болота, а я схоронилась за деревом и думаю, что в самый поспевающий момент выскочу и покажу им кузькину мать. Немного часу прошло, вытащили с горем пополам. Лежит он, значит, здоровенный такой, еле дышит. Я смекаю, что мяса здесь хватит на всю деревню, не одну свадьбу сыграть можно. А они, мужики, уже топор наставляют между рог, ударить хотят, когда слышу мой голос в лесу кричит.
– А, чтоб тебе рука отсохла, сморчок недосушенный! А чтоб ты хлеба ломоть не смог в пасть свою ненасытную положить!
И так это ясно и понятно, что мужики присмирели, оглядываются кругом. Я туточки же, за деревом, и не смекну, в чем заковырка, я же безгласная. А тут староста наш, Ксен, как закричит, да все матерными словами, да такими, что раньше сроду таких не слыхивала. Я по лесу глазищами шарю, а никого не видать. У меня уже все, что можно, дрожит, поджилки трясутся, зуб на зуб не попадает, понимаю, неспроста здесь все это!
Старики, решили, что померещилось с похмелья, видно, дальше думают дело заканчивать. Довольные себе, руки потирают, шуточками перекидываются, а мне уже домой хочется, мочи нету. Бог с ним, мясом этим, душу бы спасти, да ноги целыми унести. Тут слышу, сзади зовет меня кто-то, да так тихо, так нежно. От своего деда за всю жизнь, не слыхала этаких слов, хороших да приветливых. Оглядываюсь, выискиваю, кто кличет меня, и вижу на болоте, ей богу, не поверите, муть такая поднимается, марево что ли, а в нем чудище! Псина здоровущая, с быка ростом, бельма у ней горят, в пасти язык красный болтается, клыки вот такие, а сам весь червяками покрыт. Они так и кишат по нему, так и кишат, а еще светятся!
От внезапности я и онемела, и остолбенела, с места двинуть не могу. Желаю вскрикнуть, а звук пропал, одно шипенье. Старики пока ни о чем не подозревают, хотя присмирели маленько, но еще
