Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио
Капитан побрызгал слюной еще немного, но от пагубной для его карьеры идеи сажать лейтенанта Альвареса в карцер отказался. И слава богу.
Потому что Тоньо с еще большим удивлением понял, что все его угрозы по большому счету – пустой звук. Нет, он может не дать пороху взорваться. За это, кстати, тоже следовало поблагодарить прекрасного учителя капитана Родригеса: огонь слушался Тоньо тем лучше, чем ярче горели его досада и ненависть. Но оставить испанский фрегат беззащитным перед турками или пиратами в угоду собственным, не будем врать, детским обидам? Нет и еще раз нет, даже если опустить опасность таких экзерсисов для самого лейтенанта Альвареса.
А еще Тоньо внезапно обнаружил, что те самые ветераны-канониры, которые поначалу смотрели на зеленого мальчишку как на Господню кару, его полюбили. Не за доброту или подачки – Тоньо никогда не считал нужным покупать чью-то любовь. Им достаточно оказалось его новых мортир, ежедневных обходов всех оружейных палуб и того, что в нередких стычках с пиратами Тоньо всегда сам подносил первый запал к орудию – и всегда попадал, несмотря на качку и дальность.
Но самым неожиданным открытием было то, что теперь он может погасить огонь не только на «Санта-Маргарите», но и на чужом судне, подошедшем на расстояние пистолетного выстрела. Обнаружил он это в очередной стычке – когда пистолеты противника просто не выстрелили. Осечка. Сразу у всех.
Пожалуй, именно после этой феерической победы капитан Родригес перестал на него орать и грозиться трибуналом, а матросы стали украдкой креститься, когда он проходил мимо. Правда, ни одного доноса в святую инквизицию на него не поступило, может быть потому, что капитан не был совсем уж имбесиль.
Зато был изрядным неудачником, в чем Тоньо убедился совершенно случайно, когда «Санта-Маргарита» целых две недели стояла в Барселоне – захолустном приморском городке, славном лишь своими сладкими винами и тем, что именно в Барселоне родился дон Хосе Мария Родригес.
Само собой, две недели отпуска на берегу были для всей команды «Санта-Маргариты» настоящим счастьем, и это счастье никак нельзя было потратить даром. Потому Тоньо первым делом выбрал самую прелестную из местных дам – выбор был, надо сказать, весьма небогат, если не принимать в расчет незамужних девиц. Но с незамужними Тоньо не связывался принципиально – это было бы предательством его любви к Анхелес!
Достойная его внимания донна оказалась всего одна, супруга аделантадо Кортеса. Пока аделантадо завоевывал для отчества новые земли, донна Каталина Хуарес Маркайда тосковала в одиночестве, навещая родню и посещая приемы. Как раз на приеме у градоначальника Тоньо с ней и познакомился. Его нежное сердце не могло остаться безучастным к страданиям прекрасной донны Каталины и потребовало утешить ее в тот же вечер.
Чем, собственно, Тоньо и занимался уже во второй раз, когда под окошком раздался подозрительно знакомый голос. Очень вовремя, надо сказать: гитарные переборы и проникновенный бас так чудесно вписались в романтический вечер и так изысканно оттенили тихие стоны донны!
– Вы любите музыку, моя роза? – спросил Тоньо, когда дважды утешенная донна задумчиво улыбалась деревянной Пресвятой Деве, взирающей на нее с пониманием и сочувствием, и покачивала ножкой в такт знакомому каждой благородной испанке мотиву.
– О да, я очень люблю музыку. – Донна перевела просветленно-задумчивый взор на Тоньо, провела пальцем по его ключице. – Вы бы могли спеть для меня, Тоньо. Ваш голос… – Она мечтательно вздохнула, совершенно игнорируя второй уже призыв баса под окном явить свой дивный лик и осветить улыбкой ночь.
– Ваше желание, моя роза, для меня закон, – со всей куртуазностью ответил Тоньо и не удержался от любопытства: – Благородный идальго посмел вам не угодить?
Донья Каталина засмеялась:
– Ах, Тоньо! Он так зануден, уж вам ли не знать! К тому же он фальшивит. Ненавижу фальшивые ноты!
В ее голосе проскользнуло нечто, не имеющее отношения к пению за окном: дон Хосе Мария вовсе даже не фальшивил. Уж чем-чем, а сладким голосом его Господь не обделил. Хоть и недодал так нужных настоящему идальго, а тем более морскому капитану, храбрости и безрассудства. По крайней мере, сам Тоньо в этот романтический вечер не стал петь серенад, а просто залез на балкон к донне, не обращая внимания на слова протеста, но повинуясь азартному блеску сливовых глаз.
О чем ни секунды не пожалел.
– Вы правы, моя роза. Я не позволю больше оскорблять ваш слух фальшью.
Поцеловав донне руку, Тоньо вскочил с постели и, не надев даже сорочки, подошел к прикрытому лишь тонкой кисеей окну. Сладкоголосый капитан, почти отчаявшись добиться хоть улыбки, хоть взгляда, уже в третий раз призывал прекрасное виденье…
– Ну раз вы так просите, мой капитан. – Тяжело вздохнув и подмигнув через плечо хихикнувшей донне, Тоньо отдернул занавеску и явил капитану долгожданное видение.
Тот поперхнулся и дал петуха. Удивительно, как его удар не хватил – хотя капитан и был к тому близок, судя по выпученным глазам и хрипло-придушенному голосу.
– Вы?..
– О, так эта серенада была не мне? Какая досада, право слово, а я-то надеялся на ваши чувства, дон Хосе…
– Каналья. – Капитан опомнился, отступил на шаг. – Вы опорочили донну Каталину, мерзавец!
– О нет, дон Родригес. Всего лишь спас от невыносимой скуки. Кстати, вы сфальшивили во втором катрене.
Про второй катрен Тоньо говорил уже в спину позорно отступающего соперника. Впрочем, не соперника вовсе, скорее жертвы несчастливой фортуны и собственных амбиций. Ну скажите на милость, как могла бы донна Каталина польститься на этакую заурядность?
Все время отпуска Тоньо провел с донной Каталиной. Официально – как знакомый ее супруга по университету в Саламанке. Конечно, это было некоторым преувеличением: Тоньо поступил туда, когда дон Кортес уже закончил университет и вовсю завоевывал Новый Свет, но такие мелочи никого не волнуют.
С капитаном Родригесом Тоньо почти не встречался, разве что на парочке званых вечеров, затеянных в его честь, – и то лишь потому, что не мог отказать донне Каталине сопровождать ее. Донна желала блеснуть уж если не супругом, то хоть поклонником. На этих приемах оба делали вид, что едва знакомы – что никого не удивляло. Должно быть, думали благородные доны, весьма неловко иметь в подчинении столь высокородное лицо, как дон Альварес де Толедо-и-Бомонт. Проблемы субординации. А дон Хосе Мария Родригес вызывал в них некое даже уважение тем, что не пытался навязаться в друзья собственному лейтенанту, несмотря на все выгоды подобного знакомства.
