Холли Блэк - Белая кошка
Снова поднимаю глаза. Небо усыпано звездами. Меня никогда не учили различать созвездия, в детстве, помнится, выдумал себе одно, но тут же потерял, поэтому теперь я вижу сотни ярких точек, хаос, лишенный какой бы то ни было логики.
Кто-то шуршит травой неподалеку, подходит ближе, заслоняет ночное небо. Одри? Нет, Сэм.
— Вот ты где.
Медленно встаю на ноги, сосед неловко оступается, и его выворачивает прямо под кухонным окном, в куст гортензии. Девчонки на террасе хихикают.
— Слава богу, ты приехал. Отвезешь меня домой?
Покупаю ему кофе навынос в какой-то забегаловке и добавляю побольше сахара — может, протрезвеет. Но Сэма опять тошнит прямо на парковке, остатками кофе он прополаскивает рот. Включаю радио. Сидим и под аккомпанемент Сэмова желудка слушаем песню про магию любви.
Да уж, магия — что может быть романтичнее промывки мозгов?
— В детстве часто воображал себя мастером, — начинает Сэм.
— Все так делают.
— Даже ты?
— Я в особенности.
Передаю ему свой стакан. Я обычно пью черный кофе, но где-то тут должен быть пакетик сахара. Он качает головой.
— А как это понять? Когда ты узнал, что не мастер?
— Со всеми одно и то же: родители обычно велят детям не баловаться с магией. Мама, например, запугивала нас — говорила, что малыши умирают из-за отдачи, если начинают колдовать раньше времени.
— Но это же неправда? Пожимаю плечами.
— Отдача может убить только мастера смерти, да и то если совсем уж не повезло. А сколько тебе лет — вообще не важно. Братья про свои способности узнали довольно рано. Баррон часто выигрывал, а Филип всегда побеждал в драках.
Помню, еще в младшей средней школе маму вызывали к директору: Филип тогда сломал ноги трем здоровенным мальчишкам. Месяц мучился из-за отдачи, зато больше к нему никто не лез. Как-то мать умудрилась замять дело, и в полицию тогда обращаться не стали. Вот про Баррона ничего не помню.
Как только проявляются способности, другие мастера учат тебя всяким секретам. Но про это я, как ты понимаешь, мало знаю.
— Разве тебе можно о таком рассказывать? Завожу машину.
— Нет. Но ты пьяный в стельку, завтра все равно ничего не вспомнишь.
Приволакиваю Сэма домой в его огромный кирпичный особняк, извиняюсь перед миссис Ю, выезжаю со стоянки и все это время напряженно думаю.
Если кошка — Лила, мастер трансформации наверняка где-то в Штатах. Очевидно, но раньше я об этом не задумывался. Правительство из штанов выпрыгнет, чтобы только его заполучить, что уж там говорить о преступных кланах. Поэтому братцы и затеяли весь сыр-бор; теперь понятно, почему Филип стирал мне память.
Настоящий мастер трансформации.
Это они и хотели заставить меня забыть.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Они ждут меня около кафе, сидя на капоте Сэмова похоронного «кадиллака» 1978 года выпуска. Сосед выглядит неважно, то и дело отпивает кофе из пластикового стаканчика, руки у него трясутся. Черная машина сияет; над хромированным бампером красуется наклейка: «Езжу на растительном масле». На Сэме костюм и галстук, но пиджак маловат — наверное, целую вечность провисел в шкафу за ненадобностью.
Даника без школьной формы смотрится непривычно. Джинсы внизу обтрепались, на ногах шлепки, но зато белая рубашка как следует отутюжена.
— Машину починил?
Сэму явно неловко. Она…
— Я подумала, что раз обещала — все равно приеду, — встревает Даника.
Оба врут. Но мне не до того. Вытираю вспотевшие руки о штаны.
— Спасибо большое, ребята, что гробите на меня свою субботу.
Да уж, настоящий джентльмен.
— Так что там с кошкой?
— Она друг семьи. — Я пытаюсь отшутиться.
Сосед поднимает глаза, на лице блестят капельки пота, у него явно тяжкое похмелье.
— Ты вроде говорил, это твоя кошка?
— Ну да. Была моя кошка. — Совсем запутался, врать разучился, что ли? Никаких подробностей: любая выдумка лучше правды, слишком уж она нелепая, все равно никто не поверит. — Вот что нужно сделать. Ты моего сообщения не получал, как я вижу?
— Недостаточно внушительно выгляжу? Не похож на богатея? Завидуешь небось черной завистью? — Сэм гордо демонстрирует костюм.
— Выглядишь нелепо, точь-в-точь спятивший дворецкий или официант.
— Ах вот почему ты так вырядился, — хохочет Даника.
— Вы ущемляете мое эго.
— Она пойдет вместо тебя. Вид вполне подходящий.
— Сплошное унижение, — бормочет Сэм, откидываясь на капот. — Даника на самом деле богатая, поэтому так и выглядит.
— Ты, что ли, бедный? — парирует она.
Сосед со стоном надевает черные очки. Его родители владеют сетью автосалонов. Забавно получается: он-то сам ездит на похоронной машине, да еще и растительным маслом ее заправляет.
— Все просто, — объясняю я, стараясь не вспоминать, сколько раз хамил ей в школе. — Ты хорошая, послушная девочка, которая присматривала за бабушкиной кошкой, белой и пушистой, по кличке Кокоска. Кошка породистая, у нее есть длинное официальное имя, но ты его не помнишь. И дорогущий ошейник со стразами от фирмы «Сваровски».
Сэм привстает.
— У тебя персидская кошка? У них такие смешные злобные мордочки.
— Нет, — отвечаю я как можно спокойнее. Вдарить бы ему сейчас- У меня нет кошки, кошка есть у нее. Дай мне закончить.
— Но у нее нет кошки. — Он смотрит на меня и осекается. — Ладно, ладно.
— Ты спрашиваешь про Кокоску, а потом интересуешься, есть ли у них хоть какие-нибудь белые пушистые кошки. Ситуация отчаянная: бабушка возвращается в понедельник — и тебе крышка. Пообещай им пятьсот баксов за любую такую кошку, и чтоб молчали, как рыбы.
Даника и Сэм удивленно смотрят на меня.
— Видеокамер внутри нет, я проверял.
— Я должна забрать кошку и отдать им деньги?
— Нет. Пушистой белой кошки у них нет. Моя — короткошерстная.
— Старик, в твоем плане какой-то просчет, — встревает Сэм.
— Все будет как надо.
Улыбаюсь самой своей широкой, самой обаятельной улыбкой.
Даника возвращается из Румельта. Выглядит она слегка потрясенной.
— Как все прошло?
— Не знаю.
Черт, почему, ну почему я не могу сыграть за нее! Ее-то родители никогда не учили правильно врать, из-за этого теперь все пойдет коту под хвост. Прикусываю губу.
— За стойкой сидела женщина?
— Нет, парень, худой такой. Думаю, лет двадцати.
— Что он сказал, когда ты упомянула деньги? И ошейник?
— Ничего, белых пушистых кошек у них нет. Не знаю, правильно ли я все сделала, была, прямо скажем, немного не в себе.
