Ваше Сиятельство #8 - Эрли Моури
Теперь же оказалось все намного хуже — ведь синяки на лице. Подобные следы для актрисы — это особо плохо. Да, их легко скрыть гримом, на сцене точно не будет видно. Но их заметят другие актрисы или гример, и пойдут очень скверные пересуды. Но дело даже не в этом, а в огромной обиде — боль от нее даже заглушила мысли о графе Елецком. За всю ее жизнь Светлану никто никогда не бил. Она даже представить не могла, что такое случится.
Боги! Как же бывают изменчивы некоторые люди! Поначалу кажутся воплощением благородства, порядочности и трогательной заботы, и вдруг в один миг превращается в чудовищ, у которых от прежних достоинств не остается и следа. Вот тогда понимаешь, что не было никаких достоинств — все это лишь казалось.
Опустившись на диван, Ленская по привычке закрыла лицо руками. Такая привычка возникла у нее в последние дни, после разрыва с графом Елецким. И сейчас, когда она приложила ладони к лицу, то почувствовала, как болит щека и место под левым глазом. Там, кажется, припухло. Прикосновение к больному месту сработало будто кнопка прослушки на эйхосе, и слова Голдберга снова зазвучали. На этот раз в голове: «Шлюха! Это ты все из-за него мне мотаешь нервы! Ты говорила, что порвала с ним! Сколько я на тебя потратил времени! Полгода или уже год хожу возле тебя! Я старался изо всех сил понравиться. Я даже последнюю часть „Тайн поместья Витте“ писал под тебя! А ты дрыгалась с ним, не обращая на меня внимания! Ты и сейчас с ним дрыгаешься в своих грязных мыслях! Шлюха! Шлюха!».
Она вздрогнула после этих слов, потому что именно после них Голдберг ее ударил. Потом он начал сыпать угрозами, обещая, если она не одумается, сделать так, что у нее больше не будет значимых ролей в театре и вообще никаких ролей. И это не было пустой угрозой, при его связях в театральных кругах и дружбе с Кальвинским, Артур вполне мог очень осложнить ей жизнь на сцене. Но об этом сейчас не хотелось думать. Все это может случиться потом. А вот сейчас…
Когда волна гнева спала, Светлана задумалась, как поступить ей сейчас. Первым порывом было сообщить о случившемся в полицию: все-таки она — виконтесса, а Голдберг — всего лишь лицо непонятной национальности: то ли итальянец, то ли англичанин или еврей с паспортом британской империи. Но Ленская быстро отбросила эту мысль в первую очередь потому, что произошедшее станет известно родителям. Отец просто увезет ее отсюда насильно. Кроме того, Ленская очень не хотела придавать случившееся огласке, не хотела этих жутких сплетен, которыми полна театральная жизнь. Была еще одна причина: Светлана знала, что у Голдберга есть какие-то особо высокие связи в Ведомстве Имперского Порядка и ее обращение в полицию может навредить больше ей самой, чем ему.
Был случай, когда Артур на своем эрмимобиле нарушил правила и сбил насмерть человека на площади Лицедеев, как раз напротив театра. По закону ему грозило заключение с последующим выдворением из России, но на деле ему все сошло с рук — об этом много говорили. Говорили, что Голдберг в приятелях с самим Козельским и устраивает у того в особняке спектакли с молодыми актрисами с нескромным продолжением разыгранных сцен. И это было похоже на правду, потому что Ленская помнила, как прошедшей зимой к ней подходила Василиса Доброва и предлагала выступить на вечеринке у Козельского за какие-то приличные деньги. Ленская, разумеется, отказалась. И еще… Еще вокруг Голдберга часто вертятся какие-то странные, неприятного вида англичане, явно не имеющие к театру никакого отношения.
Обдумав все это, Светлана утвердилась: ей не нужно обращаться в полицию, чтобы не навлечь еще больше беды. Да и обвинить его можно лишь в том, что он оскорбил ее и дважды ударил по лицу. По кодексу это мелкое преступление. Учитывая, что она виконтесса, Голдберг заплатит штраф в 3000 рублей и компенсацию ей, если она потребует. Для Артура это сущие копейки, учитывая его огромные заработки на постановках сразу в шести крупных московских театрах. В общем, нет для него весомого наказания по кодексу правонарушений. А по кодексу ее души, этому человеку нет и не будет прощенья.
Света встала и направилась к зеркалу. Еще издали стало понятно, синяк есть, при чем очень заметный, опухло нижнее веко и губа. Ленская с минуту рассматривала свое бледное лицо с покрасневшими белками глаз. Если не считать синяки, то сейчас она без всякого грима походила на вампиршу. Было в ней что-то безжизненное, страшное, и актриса подумала, что если бы Саша увидел ее такой некрасивой, то его любовь стала бы угасать. Может быть она и так угасает. Пройдет несколько месяцев, и Елецкий перестанет вспоминать ее.
Пискнул эйхос — виконтесса поспешила к тумбочке, где он лежал. А потом спохватилась: от кого, собственно, ей ждать сообщений? От Саши? Теперь уже вряд ли. Она сама просила не мучить ее. Думала, что каждое новое сообщение будет делать ей только больнее. Но еще больнее оказалось от того, что сообщений от ее демона больше нет. Да, Елецкий и раньше не слишком баловал общением через эйхос, но тогда она хоть знала, что Саша просто есть, и он принадлежит ей почти так же, как Ольге. Тогда Светлана была уверена, что если она попросит… Если только скажет, что он ей нужен, то Елецкий тут же поспешит к ней. А сейчас его нет. Совсем нет. И уже никогда не будет. Это слово «никогда» казалось особо страшным. Гораздо страшнее всех угроз Голдберга.
Светлана включила эйхос и увидела, что сообщение именно от него — Артура. Возникло желание удалить его, не прослушивая, но все-таки палец нажал другую кнопку:
«Свет, прости! Пожалуйста, прости!» — раздался
