Мурена (СИ) - Багрянцева Влада
— Еще слаба после болезни, — вздохнула та, улыбаясь через силу.
— Это все романтические бредни, — проговорил тихо Его Величество, и Веста сглотнула, боясь шелохнуться. Его Величество, выдержав многозначительную паузу, крикнул: — Эй, шут! Повесели нас, спой!
— Чего желает Ваше Величество? — отозвался тот, бросающийся в шныряющих подле дамских юбок карликов мочеными яблоками.
— Спой нам о любви! — Освальд поднял кубок и все умолкли. — О том, как велика ее сила.
Мурена, поразмыслив, щелкнул пальцами, подзывая карлика и вручая ему две ложки, чтобы тот в такт постукивал ими о скамью.
— Баллада. О любви, — сказал он и затянул:
— Заплетали русы косы,
Обували ножки босы,
Надевали платье,
Зазывали сватью.
Выдавали королевну
Замуж за хорошего.
Но не сладостны напевы,
Коль тоскует брошенный.
Поведут ее с утра
На свиданье всем ветрам:
Обвенчают в храме
За семью полями.
Но не стать…
Замолчав, Мурена проводил взглядом выбежавшую из зала Весту.
— О, эти чувствительные девушки, особенно перед такими важными событиями, — хмыкнул Освальд. — Так что там дальше, шут?
Леон впервые за все время посмотрел на него прямо и поразился тому удовлетворению, с каким это было произнесено. Когда Освальд, отужинав, наконец отбыл ко сну, Леон вышел первым, отмечая про себя, что прикипел душой к этому дому, так хотелось разогнать всех и отправить вымотанных слуг спать. Но в зале еще оставались сидеть с вином и дамами незнакомые мужики в напудренных париках и слуг отпустить он не мог. С приездом Его Величества дом принадлежать ему перестал, и даже у дверей его покоев обнаружились двое молодцов из охраны Короля.
— Вы не ошиблись? — спросил Леон, рассчитывающий было поплакаться — и не только — в жилетку Мурене сегодняшней ночью.
— Приказ Его Величества — охранять вас, — услышал он в ответ и вошел в спальню.
Мурена, развлекающий гостей, должен был явиться к нему по мере возможности, но теперь-то уж Леону ничего не оставалось, как упасть на кровать и уставиться в стену. Полная приключений жизнь герцога заканчивалась давно грозящим пиздецом, и с этим ничего нельзя было сделать. Но Леон, как потенциальный дипломат, успел прикинуть пару вариантов развития событий с пользой для себя: если свадьбы избежать было нельзя, то можно было минимизировать вред последствий. К примеру, договориться с Вестой и составить брачный договор — если он вообще будет — на своих условиях. Выяснить, как можно обойти маячившую на горизонте деспотию Гредагона. В конце концов, можно просто сбежать — с таким, как Мурена, он точно не пропадет нигде.
Немного успокоив себя, Леон повертелся и уснул, а проснулся очень скоро оттого, что горячие ладони скользнули по бокам вниз, стягивая одеяло. Леон открыл было рот, но на губы лег палец, и Мурена, сидящий на его бедрах, замотал головой. Пахло от него дымом костра — видимо, успел потрепаться со слугами у конюшни.
Еще сонный, Леон зажмурился и схватился за его плечи, когда Мурена слез с него, чтобы сползти ниже. Язык деловито прошелся по шву мошонки, пощекотал головку, а потом тоже не полностью проснувшийся орган влажно обласкали со всех сторон. Очень некстати вспомнилось улыбка Мурены и его зубы, но Леону, тихо поскуливающему от растущего градуса возбуждения, уже было плевать на это. Он цеплялся за твердые плечи до синяков, выгибался, получая удовольствие каждый раз, когда член дергался под напряженным умелым языком, а потом, пялясь в черничную густую темноту, какой давно не встречал, шумно дышал в такт оглушающему биению чужого сердца. И проглотил все до капли, когда сам вобрал в рот чужую плоть. Вытер саднящие губы ладонью, поцеловал найденный на ощупь шрам у ключицы Мурены и отключился. После столь трудного дня разрядка была необходимой.
Мурена же, полежав еще некоторое время и прислушиваясь к спокойному дыханию спящего, погладил ёжик коротких рыжих волос, фыркнул, поднялся с неохотой, застегнул рубашку и двинулся к окну, через которое и попал в комнату. Плющ рос везде, поэтому ему не составило труда забраться и в башню, если это стало бы необходимо. Спящий Леон был развратен, притягателен и сыт, от его тела с бархатной кожей не хотелось отходить, тем более сейчас, ни на шаг, но нужно было посетить до утра еще одно место.
Ночной город встретил его привычной вонью, холодом и запахом тины, тянущимся с канав. У лавки Шу Мурена остановился, предчувствуя неладное, толкнул дверь и вошел — в пустое, затянутое паутиной, помещение. Точно здесь никогда никого не было.
— Брехливая сука! — произнес он. — Встречу — глаза высосу.
Теперь нужно было думать, как выбираться из всего этого самому.
15
В погребе было темно, сухо и тихо — почти уютно, если бы не холод и каменный пол, на котором сидел Нико, закованный в кандалы. Веста обманом, подкупом и угрозами проникшая к нему, сидела рядом, ощупывая его посиневшую до плеча руку. Нико, кутаясь в принесенное одеяло, смотрел на нее одним глазом, второй, хоть и прошло уже два дня с момента заточения, заплыл и пока открываться не спешил.
— Вас, надеюсь, не трогали? — спросил Нико, млея от этих деловитых ощупываний и поглаживаний.
— Кто меня тронет, — хмыкнула Веста с горечью. — Я пригрозила отцу, что покончу с собой, если тебя не выпустят. Он пообещал, что если я покончу с собой, то тебя похоронят рядом со мной. Сказал, лучше одна мертвая, но не опороченная дочь, чем живая, но шлюха.
— Вам не стоит так убиваться из-за меня, — пробормотал Нико, аккуратно снимая со своего локтя ее руку. — Если мне позволят, то после вашей свадьбы я хотел бы иногда видеть вас, только видеть, ничего более — я никогда не посягну на святость брачных уз. Мы сможем быть друзьями, правда?
Веста, поджав губы, тряхнула головой, и упругие, еще не просохшие после мытья кудри рассыпались по плечам. Болезнь приучила ее к регулярным омовениям и принятиям ванн, она уже не придерживалась этикета, рекомендовавшего мытье раз в несколько недель, и пахло от нее не забитым духами и пудрой телом, а чистой кожей и мылом. Многое изменилось с момента ее проживания в доме герцога: она быстро отвыкла от компании трещащих о ерунде подружек, пристрастилась к долгим прогулкам по окрестностям, что придало организму сил и бодрости, а с появлением Нико научилась видеть в подданных людей. С Вилли, с которым у нее и так в последние годы отношения не ладились по причине различия интересов и взглядов, она почти перестала делиться переживаниями, Лойд, привлекший ее неизвестно чем, оказался в итоге человеком будто из других земель — хорошим, но каким-то далеким, чужим, неласковым к ней. Безразличным. Случайная связь обернулась личной драмой, хотя поначалу она видела свое счастье с ним, с кучей детей и обустройством очага. И она бы отдала все свое внимание детям, если бы не знала, что ее саму могут любить ни за что — не за голубую кровь, не за влиятельное родство, не за красоту, не за то, что она прекрасная жена и мать, а просто так, потому что она существует. Странно, что этим человеком оказался здоровяк Нико, но Веста уже не задумывалась над причиной своих чувств — она жила моментом.
— Что вы делаете? — просевшим голосом спросил Нико, когда она принялась дергать шнурки на лифе платья, оголяя плечи и грудь.
— Хочу, чтобы ты запомнил меня своей Вестой. Только сегодня. А потом меня не тронет никто.
Нико не мог устоять перед белокурым нагим очарованием, трущимся о грубую ткань его рубашки затвердевшими от холода сосками. У него и женщины-то толком не было, не считая, правда, случая, когда в качестве платы за помощь, за то, что отогнал от уличной девушки наглого господина, лезущего к ней под юбку без ее желания, его «поблагодарили». Господин был мешок с виду и несло от него помоями, и девушка, провожая его к выходу из своей каморки, сказала, что он чересчур нежен для шлюх.
— Повезет твоей женушке, — усмехнулась она, и Нико это запомнил.
