Лыцарь + Драконтесса =? - Маргарита Преображенская
– Вы хотите, чтобы этот юнец пришёл в Хельхейм, госпожа? – осторожно спросил Зомбуш.
– А если да, ты будешь ревновать? – игриво рассмеялась Хель.
Зомбуш не успел ответить, хотя это замечание повелительницы Царства Мёртвых очень задело его самолюбие: много сотен лет он оставался вторым лицом в Хельхейме. Его существование здесь было мрачным и тягостным, но всё-таки гораздо лучшим, чем у обычных теней или зомби. С приходом соперника Зомбуш мог лишиться высокого положения и привилегий, а это не входило в его планы. Впрочем, может, Великая Хель только пошутила?
– Чур, меня больше не молодить! – закричал Нидхёгг, выходя на свет колдовского пламени во всех трёх своих ипостасях.
Костюм остался тем же, но теперь стареющий аристократ превратился в своенравного молодого селебрити с чёрными кудрями до плеч. Неизменным остался только торчащий зубик.
– И не просите его удалить! – воскликнул Нидхёгг на три голоса, догадываясь по взгляду приёмной матери, что та задумала сделать. – Руки прочь от моей индивидуальности!
– Раздраконь тебя юрист, Хёггик! – воскликнула Хель, всплеснув руками.
– Похоже, Разрывателю Трупов понадобится помощник на конкурсе женихов, – тихо проговорил Зомбуш, в то время как Нидхёгг в трёх телах чинно вышагивал взад и вперёд, слегка косолапя каждой левой ногой.
– Сама бы отправилась с ним, но я же не могу надолго оставить Хельхейм! – проворчала Хель, а потом, встрепенувшись, взглянула на Зомбуша.
– Вот ты и пойдёшь! – озвучила она внезапно пришедшую в голову идею.
– Как прикажете, госпожа! – поклонился Зомбуш, внутренне улыбаясь оттого, что Хель приняла нужное ему решение, да и Брунгильда вряд ли скоро доберётся до нужного места.
***
А вот Фемида уже добралась. Обширный горный массив, куда она попала, всегда кишел паломниками самых разных рас. Сюда толпами стекались поэты и пророки. Каждую весну и осень, а порой и в другое время, они приходили на водопой, дабы вкусить от источника Воды Забвения или Воды Памяти. Водопроводными кранами много веков заведовала сестра Фемиды Мнемозина, от которой произошли все музы и некоторые работники ЖКХ.
– Фема, ты так здесь?! – удивилась Мнемозина, заметив сестру у входа в пещеру с надписью «КАССА» .
– Да вот, к тебе за водой пришла, – робко сказала Фемида. – Мозя?
Краткое имя сестры всегда напоминало ей нечто противоположное запрету в стиле «низя». Они не особенно ладили, но и не враждовали, поэтому была надежда получить помощь.
– По тарифу – двадцать семь монет за кубометр! – сверившись с записями, сказала Мнемозина.
– Кубометр мне не нужен! – уточнила Фемида. – Достаточно нескольких глотков, чтобы восстановить память.
– Глотками тут не отделаешься! – усмехнулась Мнемозина. – Один год – один литр!
Когда они сошлись в цене, Мнемозина налила Воды Памяти во флягу и отдала её Фемиде.
– Могут быть побочные эффекты! – предупредила она.
– Какие?! – удивилась Фемида.
– Ну, знаешь, пословица есть: кто старое помянет – тому глаз вон, а кто забудет – тому оба. А тебе какая разница? Всё одно на глазах повязка! – сказала Мнемозина и засмеялась, заметив, как побледнела её сестра.
– Да шуткую, шуткую! – смилостивилась она. – Настроение хорошее. Пей, не бойся!
Фемида пила медленно, сосредоточенно прислушиваясь к внутренним ощущениям. Их можно было сравнить с постепенным обретением зрения слепцом: из тьмы полного беспамятства постепенно проступали очертания прошлого. Сначала это были неясные тени и шумы, но вскоре они преобразовались в солнечный свет, шелест листвы и голоса.
– Лопни мои глаза! – говорил один из них – мужской голос, имеющий восхитительный чарующий тембр.
Образ того, кто произнёс эти слова, плавал на поверхности, словно отражение луны в пруду. Хотелось окунуться в перевёрнутый небосвод и облечь себя в прошлое, чтобы вернуться в невозвратимые даже для божества мгновения! Он был очень красив, этот рыжий нахал, пяливший на неё, богиню Правосудия, изумрудно-зелёные глаза такого яркого и глубокого оттенка, какие никогда не встречаются у людей. Фемида вдруг увидела его прямо перед собой, будто полностью «надев» на себя это видение. В её левой руке, слегка поскрипывая, болтались слегка ржавые рычажные весы, а в правой собирался формироваться меч Закона, но Фемида огромным усилием воли подавила это превращение, потому что не могла налюбоваться на этого нарушителя порядка, которому, кажется, должна была вынести приговор.
– Какая весомая женщина! – продолжал рыжий, магнетизируя её взглядом. – Какие взвешенные у неё решения!
В этот момент Фемиде пришла в голову идея отложить вынесение приговора, как ей тогда показалось, для выяснения обстоятельств мутного дела, в котором был замешан этот мужчина. Сейчас, глядя на всё как бы со стороны, она понимала, что рыжий словно чем-то одурманил её. А, может быть, это было внушение или какая-то его личная сила? Впрочем, скорее всего, века одиночества после предательства мужа, наконец, перешли у неё в желание снова любить и быть любимой, а может быть, и в желание отомстить. Кажется, она сама позволила себя очаровать, а дальше случилось и вовсе невозможное: ночью она сбежала вместе с рыжим зеленоглазым красавцем, даже не узнав его имени. Сбежала просто так, в неизвестность, в какой-то забытый богами мирок.
Фемида оторвалась от фляги с Водой Памяти, чтобы перевести дух. Эта любовная авантюра, в которую она ввязалась, была одновременно чистым безумием и прекрасным волшебством! И всё-таки хорошо, что об этом приключении не знали в союзе Шести и Шести.
– Ну как, вспомнила? – спросила Мнемозина, внимательно взглянув на сестру: что-то уж очень подозрительно у той разрумянились щёки и загорелись глаза.
– Нет пока. Ты иди, я сама справлюсь! – пробормотала Фемида, а когда Мнемозина, ворча, отправилась к себе в пещеру, снова поднесла флягу к губам.
Невозможно описать, как ей было страшно и в то же время радостно сделать ещё один упоительный, сладкий и обжигающий мысли глоток! Память вернула её в жаркую тёмную ночь, скрывавшую мужчину и женщину, слившихся в одно совершенное, трепещущее от желания существо. Фемиде казалось, что она, будто птица, медленно взлетает из самых глубоких бездн первозданной тьмы к свету. Он зарождался внутри её тела, сначала концентрируясь в одной пульсирующей точке, а потом разливаясь горячей волной по сосудам и тканям. Когда же волна этого света захлёстывала разум, мгновенно унося все печали, долги и запреты, в голове словно взрывался огненный шар, рассыпая в ночь искры, превращавшиеся в звёзды. Неизвестно,
