Баллада о неудачниках - Юлия Стешенко
В окна дома заглядывала круглая луна, заливая комнаты бледным светом. Спустившись на первый этаж, я нашел кувшин, зачерпнул из бочки воду и прихватил кружку. Когда я вернулся, ведьма уже спала. Я молча поставил кувшин на стол и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Женщинам нельзя пить.
А если женщины хотят пить, у них должна быть не приходящая, а постоянная прислуга!
На улице было прохладно. Я остановился на крыльце, глубоко, до хруста потянулся. Хмель уже выветрился, и я был трезв, как монах в пост. Можно было бы, конечно, вернуться в «Фазана». Или съездить в «Сломанный дуб». Или еще куда. Я зевнул. Вернулся, проверил, не свалилась ли с кровати Вилл. И поехал домой.
Глава 16, в которой Марк режет зелень
Сливки Колючке было нельзя, вот только Колючка этого не знала. Она упорно карабкалась по моей штанине, с колен подтягивалась на стол, болтая в воздухе короткими лапами, и с разбегу ныряла в тарелку. Я вытаскивал этот клочок меха из пирога, отряхивал, ставил на пол. И все начиналось сначала.
— Паттишалл отказал. Причем сразу. Даже слушать не стал, — я примерился к пирогу, выбирая место, куда ткнуть ложкой. Справа крема вроде побольше было.
Колючка уже лезла по штанине.
— И почему отказал? Что не так? — Вильгельмина обернулась от кухонного стола, держа на весу окровавленные руки. Ни дать ни взять палач, прервавший допрос для любезной беседы.
— Сказал, что это только развратит крестьян.
На самом деле Паттишалл сказал, конечно, по-другому. «Только в твою голову, Денфорд, могла прийти такая бессмысленная идея! Я не слышал большей глупости! Покупать крестьянам дома — что за бред! Ты не способен думать даже на шаг вперед!» Визжал, как боров.
Колючка, дрыгая ногами, заползла на стол.
— Не поняла. Ты же предлагал осведомителю дом, а не участие в содомитской оргии.
— Ну, я тоже сначала не понял, — подпустил загадочности я. Открытие того стоило. Действительно стоило. В общем, ради этого-то я и пришел. Я должен был кому-то рассказать, пока меня не разорвало к чертям! Но торопиться тут было ни к чему. Нет, тут была нужна интрига!
Колючка набрала разгон для прыжка, но я перехватил ее в полете и опустил на пол.
— Не томи, — кровь сохла на руках у Вилл, темнея на глазах.
— В общем, вчера этот гребаный Роб Малиновка потряс еще одного сборщика налогов. На этот раз, к счастью, без трупов. Как шериф вопил! Ты бы слышала. Голуби с крыши падали. А потом он написал королю письмо. И оставил его на столе сохнуть, — я неторопливо откусил пирог и замолчал. Говорить с набитым ртом — верх невоспитанности. Если, конечно, не хочешь заплевать собеседника с головы до ног. Это каждый знает!
Колючка полезла по штанине вверх.
— Денфорд!
— М-м-м-м?
— Ты это специально!
— М-м-м-м!
— Жуй быстрее и рассказывай!
— Не называй меня Денфорд. Терпеть не могу. Как на службе, — я запил пирог сладким ягодным отваром. — И убери свою кошку. Есть же невозможно.
— Пока вроде неплохо справляешься, — Вилл покосилась на пирог, ущербный, как луна в третьей четверти. Моя вина, каюсь.
— Я не обедал! — Колючка возникла на столе, неумолимая, как божья кара. — Вилл! Сделай с этим что-нибудь!
— Кис-кис-кис, — заворковала гроза драконов и поджигательница оборотней, отрезая кусок свиной печенки. — Иди сюда, девочка! Колючка, кис-кис!
Котенок заметался по столу, вступив передними лапами в крем, тоскливо заверещал и вдруг шагнул с краю — так, словно собирался пройтись по воздуху. Я едва успел подставить ладонь. Ложка загрохотала по полу, а Колючка, вытаращив бессмысленные серые глаза, рвалась и загребала пустоту растопыренными лапами. Я осторожно поставил ее на пол. Задрав короткий толстый хвост, блохастая дура рванула к куску печени и, урча, потащила его под стол, оставляя за собой густой кровавый след.
— Ну? Теперь ты готов поделиться со мной откровением?
Я поднял ложку, подул на нее и вытер об штаны. Годится.
— Я зашел к шерифу и увидел, что в комнате его нет. А на столе лежит письмо. Совсем свеженькое, песочком присыпанное. Ни одной кляксы, ни одной помарочки.
— Денфорд!
— Марк. Я настаиваю.
— Упырь ты, а не Марк!
Видел я упыря у Вилл в книжке. Уродец тот еще.
— Я не обижаюсь. Женщины чувствительны и невоздержанны. Так вот. Ни одной кляксы, ни одной помарочки. Очень мне стало интересно, кому это наш господин Паттишалл пишет — сам, лично, собственной благородной рукой. Подошел я поближе и прочитал, — подцепив пальцем кляксу крема, я аккуратно слизал ее. Вилл, прикусив губу, ждала, но смотрела крайне неодобрительно. Как бы она в меня тем ножом, что в печени торчит, не бросила. Я заторопился. — В послании написано о том, что одолели Нортгемптон разбойники. Никакой просто жизни нет. Ужасная банда, никак не справиться. Кстати, чтобы ты знала — их вообще человек десять.
— О!
— Да. Скот угоняют, людей убивают, казну грабят. Сейчас вот вообще немыслимое совершили — перехватили на тракте мытаря, забрали налог с двух деревень. И сумму Паттишалл указал. Хорошая такая сумма, большая. А я как раз сегодня с утра сборщика налогов опрашивал. И старост деревенских. И знаешь что?
— Неужели? — Вилл округлила глаза в веселом удивлении. — Вот затейник!
Ну молодец же! Быстро соображает, хоть и женщина.
— Ага. Паттишалл в докладе завысил сумму почти в два раза.
Я старался быть сдержанным. Такое вот насмешливое равнодушие, чтобы сразу всем понятно было, что если кого тут и задели, то точно не меня. У Паттишалла здорово получается. У меня, как оказалось, не очень.
— Нет, ты поняла?! В два раза! А я-то, дурак, понять никак не могу, чего ж это шайка занюханных вилланов такая неуловимая. Вот раз за разом же, раз за разом — как головой о стену! А оказывается, Паттишалл под это дело казну втихаря разворовывает! Наверняка же в обслуге имеется кто-то из знакомцев Малиновки. Возможно, Паттишалл его туда и пристроил. Сейчас, все, что от нашего уважаемого шерифа требуется, — это погромче разговаривать, обсуждая планы. Чтобы мимо нужных ушей не пролетело. В результате Малиновка отлично знает, когда облава и где засада, а я только людей зря
