Цветок вампира - аконит - Мокашь Лили
Я сидела, смотря на Эдика широко раскрытыми глазами. Почему он снова говорит о вампирах? Серьёзно думает, что я поверю в такую дурацкую байку? Вампиры – это романтичный образ, который переврали на современный лад из древних легенд, когда было принято рассказывать сказки пострашнее, чтобы уберечь детей от опасности. Но я давно выросла и прекрасно знаю: ни Деда Мороза, ни Снегурочки, ни, тем более, вампиров – не существует и никогда не существовало.
— Зачем ты продолжаешь меня дурачить и тем более приплетать в свою дурацкую байку Никиту? Не верит же он в неё тоже?
Губы Эдуарда дрогнули в нерешительности.
— Так ведь он и сам…
Смирнов не успел закончить фразу. Двери снова распахнулись и в зал прошла Виола. Следом, возвышаясь над хрупкой с виду белокурой девушкой, шёл Артур. Чем ближе они подходили, тем больше я удивлялась, насколько Артур огромен. Никогда раньше я не находилась к нему так близко. Одни руки чего стоили: казалось, он без труда поднял бы меня прямо вместе с софой и пронёс на край света, если бы того захотел. Несмотря на внешне угрожающий вид, глаза Артура казались добрыми, благодаря угадывающимся тонким морщинам в уголках, как бывает только у тех, кто проводил жизнь, полную смеха и радости. Никогда бы не подумала, смотря на него, что мы ровесники.
— Здравствуй, Ася, — доброжелательно произнёс он и опустился передо мной на корточки. – Как твоя голова? Не болит?
— Нет. Спасибо, — хрипло ответила я.
Виола встала рядом с креслом, где сидел Эдуард, сложив руки на груди и грозно смотря то на меня, то на брата.
— Я всё слышала. Зачем ты ей рассказал о нас?
Эдик равнодушно развёл руками и мне показалось, будто он сдерживает улыбку.
— А какая разница? – ответил он сестре: — Она всё равно ничего не вспомнит.
— Но тебе бы хотелось, чтобы она помнила. Не так ли? – в голосе Виолы звучала сталь.
Артур обернулся на брата с сестрой:
— Эй, — окликнул он: — Вы мешаете.
Родственники тут же умолкли. Все взгляды стали прикованы ко мне, вот только читались в них полярные эмоции. Виола нахмурилась, выжидающе смотря прямо мне в глаза, в то время как в лице Эдуарда читалось нечто похожее на надежду. Вот только какого рода она была, мне оставалось только догадываться. Артур осторожно поднёс руки к моей голове, но прежде, чем прикоснуться, замер, будто спрашивая у меня разрешения. Я одобрительно кивнула и только после этого холодные широкие ладони легли мне на виски, едва прикасаясь к щекам. Артур закрыл глаза. Губы парня задрожали, словно он очень тихо шептал нечто, что я была неспособна расслышать. Секунды шли. Руки Артура затряслись и моя голова вместе с ними, но больше ничего не происходило. Вибрации скользили по моей коже, переходя всё ниже. Я почувствовала, как закружилась голова. Потряхивание начало раздражать, и тогда я спросила:
— Артур, что ты делаешь?
Всё тут же прекратилось. Круглыми от ужаса глазами Артур всматривался в моё лицо, после чего резко убрал руки с моей головы и обернулся к брату с сестрой:
— Не работает.
— Что значит не работает?! – вскричала Виола и в её голос сквозил яростью. Она подорвалась со своего места, схватила Артура за руки и вновь приложила их к моей голове.
— Соберись! Ещё раз, — потребовала она.
Артур послушался и вновь закрыл глаза. Его пальцы едва прикасались к моей голове, однако исходившие вибрации казались в этот раз сильнее. Они отдавали в шею, неприятно защекотав, точно кто-то водил по коже гусиным пером, и я рассмеялась. Артур тут же отвёл руки и с трудом сглотнул:
— Нет, не работает.
Виола через ноздри медленно вобрала в себя воздух, собираясь с силами, и начали кричать на Эдуарда:
— Идиот! Ты нас всех подставил под удар своей выходкой.
Губы его сомкнулись в тонкую линию, однако во взгляде, несмотря на это, читалось облегчение. Он не ответил сестре, а только продолжал смотреть на меня. Я чувствовала себя крайне глупо. Вся ситуация казалась нелепой. Зачем они пытаются меня разыграть? Убедить, что они вампиры и Эдуард неосмотрительно открыл мне тайну всей семьи.
— Слушайте, — я обратилась ко всем сразу: — Заканчивайте. Я ни на минуту не поверю в эту байках о вампирах. Не знаю, что за игру вы здесь играете, но давайте как-нибудь без меня. Скажите лучше, можно ли сюда вызвать такси? Не хотите рассказывать, что на самом деле со мной произошло – не надо. Неважно уже.
Раздражение брало верх. Не хватало, только чтобы надо мной издевалась самая популярная семья в школе. Если я новенькая — этот вовсе не значит, что глупая. Наверное поставили где-то в комнате скрытую камеру и будут потом рассылать друзьям со словами: смотрите, какая дурочка – в вампиров поверила! Не на ту напали.
Наступила тишина. Все трое переглянулись, пытаясь решить, что делать дальше и, похоже, ни один не мог. Устав быть частью дешёвого представления, я поднялась с софы. Никто не попытался меня остановить.
— Ладно. Как хотите, — обиженно проговорила я и, застегнув куртку, пошла к дверям, подозревая, что где-то за ними расположен и выход. Семейка Смирновых молчала. Дойдя до двери, я ждала, что та распахнётся, как перед Виолой, но этого не произошло. На всякий случай я остановилась за метр от двери и помахала рукой над головой, однако ничего не изменилось.
— Что ты делаешь? — бесцветно спросила Виола, наблюдая за мной.
— Пытаюсь выйти. Где датчик расположен?
— Какой датчик? — устало уточнила она.
— Который открывает двери, конечно, — я посмотрела на неё ухмыляясь.
— Ах, этот, — Виола подняла руку, пристёгнутую в локте и махнула кистью от себя. Двери тут же с силой распахнулись и ударились о ближайшую стену. Звук казался ярким, как удар грома.
— К вашим услугам.
Глава 4. Осложнения
Выйдя из зала, я оказалась в светлом коридоре с высокими окнами, почти достающими до потолка по одну сторону и украшенные масляными полотнами по другую. Картины невольно притягивали взгляд: всё же я так хотела побывать внутри дома основателей и упускать возможность рассмотреть хотя бы те исторические предметы, что находились на виду, казалось, выше моих сил. Как только я направилась в стороны полотен, двери в залу с треской закрылись, скрывая меня от глаз братьев Смирновых и их сёстры.
Большинство работ отражало золотистые пейзажи, с усеянными колосьями, полями. Наверное, до того, как стать полноценным городом, территорию Ксертони использовали для возделывания земли, сажаю пшеницу. По соседству с золотистым пейзажем располагался вытянутый ввысь лесной, иллюстрирующий пушистые сосновые верхушки и безмятежное голубое небо, по которому неспешно пролетала стая птиц. Что за пернатые это были, рассмотреть было невозможно: уж больно высоко они летели, оставаясь на картине лишь тёмными пятнами, узнаваемыми по силуэтам с раскинутыми в стороны крыльями, напоминающими небрежные галочки, которыми я любила в школьных тестах отмечать правильные ответы.
На смену картинам с безмятежной природой, к которой ещё не прикоснулась рука человека, пришла более крупная с зарисовкой трудящихся на опушке леса лесорубов. На ней было изображено порядке пяти мужчин, если я никого не упустила: один топором рубил сосну, в то время как другие двое, точно руководствуясь командами третьего, пытались уложить в запряжённую черногривым конём телегу, готовые брёвна. Пятый же казался значительно старше всех остальных из-за обильной бороды, почти достающей до ворота подпоясанного кафтана. Мужчина выглядел уставшем, изображённым сидя на пне с широко разведёнными в сторону ногами. Его спина была подана чуть вперёд, а руки в локтях опирались на ноги. Всё в его позе говорила мне не только об усталость, но и о некоем сожалении, которое художник, должно быть, и пытался запечатлеть, сделав мужчину столь выделяющимся на фоне остальных.
Заворожённая я вглядывалась в лицо бородатого лесоруба, пытаясь разгадать причину его настроения, когда одна из дверей в зал отворилась и из-за неё показался Эдуард. Увидев меня, он улыбнулся и с облегчением произнёс:
