Академия Клементины (СИ) - Юлия Цезарь
— Еще раз скажешь такую глупость, выброшу обратно в огонь, — это всё, что он с укором в голосе ответил на ёе слова.
— Этому лекаря!
Слышал он откуда-то сверху. Кто-то пристоился у его ног, и ступни вместо жара почувтсовали тепло. Но плевать было на лекаря. Плевать, что под ногами лужи крови, а ступни изранены в мясо. Но был один крик, который заставил его оторваться от Евы:
— Профессор Ридмус!
— Вы должны быть в кровати!
— Здесь опасно!
Знал профессор, для кого тут опасно — для детей, потому что вампир пришел на запах крови. Голодный вампир. Вампир, который терял силы без крови и от раны, которая так и не зажила.
Но сейчас сюда пришел не вампир. Сюда пришел профессор. Маг стихий. Декан, который, несмотря на боль и слабость, прихромал, держась за рану в области груди. Его красные глаза блеснули в красном зареве, и потребовалось меньше минуты, чтобы понять природу огня. Узнать магию. Тёмную магию, которую маги-учителя не могли снять из-за банальной ошибки — они приняли это за профессиональное проклятие. Будто бы если взрослый человек искал глубокий смысл в простой, но короткой загадке, обдумывал всё, что только знает… Но ответ был понятен лишь ребёнку, ведь он так прост.
Здесь знание многих лет сыграло с преподавателями злую шутку, и они потеряли слишком много времени.
Простая магия, но насыщенная плохими эмоциями. Столь сильными, которые мог иметь лишь ребёнок. А злее и безжалостнее подростка нет зверя во всём мире.
— Йеон, этот огонь не подвластен магии!
Крикнул кто-то сбоку, пока профессор вновь возобновил шаг к коридору. Он проходил мимо парней и не мог скрыть гордости за детей, которых они воспитывали. Молодые юноши, несмотря на страх, бросались во власть стихии, лишь бы спасти слабый пол. Он видел, как незнающий второкусницу третикурсник обнимал и успокаивал в своих руках. Он видел, с каким чувством пели жрецы, голоса хрепели от дыма и усталости, но продолжали делать огонь менее горячим. Ридмус наблюдал, как его ученики — его факультета — безошибочно применяли магию, чтобы не давать огню распространиться. Фехтовальщики на своих спинах несли друзей и товарищей, которые пострадали, к воде и лекарям, превозмогая усталость и ту же горечь при дыхании.
Ридмус шел к огню и наполнялся гордостью.
— Потом займитесь ею. — Генрих посадил Риз у шара с водой рядом с лекарем, который занимался ногами Винсента. Ей нужна была помощь, но он должен был рассказать Ридмусу. Конечно, у него были вопросы и к ней, и к Винсу с Евой, но это все потом. — Роб, помоги здесь, — подозвал он товарища, а сам пошел догонять своего декана.
Профессор Ридмус выглядел жутко, Генри никак не ожидал, что он будет так плох. Внимательный ученик сразу понял, в чем дело, но и это сейчас тоже не имело никакого значения. Он нагнал Йеона, но остался на расстоянии, чтобы иметь возможность ответить голодному вампиру.
— Профессор Ридмус, — осторожно позвал Генрих, будто лишний раз хотел убедиться, что говорит именно с уважаемым деканом, а не хищником, — если вам нужен источник, я нашел его. Второй этаж, середина коридора.
Ответа ему никакого не было нужно. Свое дело он сделал, и потому отступил, чтобы не мешать профессору делать свое. Однако продолжал внимательно следить за ним.
Услышав имя любимого профессора, Ева положила руку на грудь Винсента, чуть отстранилась от него и повернула голову в направлении шума. Ее брови сдвинулись к переносице, когда она увидела его состояние — ему не стало лучше. Что он здесь делал? Нельзя, чтобы другие ученики его видели таким, с красными, жаждущими крови глазами. Она взволнованно прикусила губу, ожидая, что же сделает Йеон.
Он перевел взгляд с детей на пламя и нахмурился. Это пламя было просто живым, вот почему оно не гасло. Но его вырастили в злости и в ненависти, отчего тот обрёл не ту цель, для которой изначально применялось такое проклятие. Собирая все силы, что у него были, Ридмус вошел в огонь, позволяя ему «напасть на себя». Эту стихию нужно было подавить. Она вырвалась из тисков приказа своего создателя, и её нужно было усмирить.
Эмоции Ридмуса были сильны, и было много хороших воспоминаний. Его сердце всегда открыто, он любил и был любимым. Он познал радость и счастье от обычной прогулки в лесу. Он видел рождение, чувствовал свободу. Он был живым, несмотря на мёртвое тело.
Вампир закрыл глаза и без труда вспомнил то, что принесло ему радость совсем не так давно. Когда он познал в себе вампира. Это воспоминание было кровавым, но он вытаскивал из него желание жить. Он вытащил из него запах маленькой негодницы, которая выпила у него крови больше, чем выпил за всю жизнь он. Даже сейчас, наполняя коридор своими светлыми, более сильными эмоциями, чем обладало пламя, Ридмус улыбался.
— Ребята! Нужна помощь! — кричал кто-то позади, — Третий и первый этаж чисты! Остался кто в комнатах?
— Профессор Ридмус!
— Что он тут делает?
Ученики видели, как вампир источал светлое сияние, и чем дольше он стоял, чем больше эмоций он испытывал и вынимал из собственных воспоминаний, тем больше было сияние.
И огонь отступал от него.
Он признал силу нового гостя, которого пламя не смело пожрать, и теперь активно избегало его, продолжало прорываться через учеников, дальше по замку. И когда Ридмус понял это, его губы прошептали древне-эльфийские слова, которые даже Лехлаэ не смогла распознать, вампир резко вскинул руку и распахнул ладонь.
Невидимая сила заставила опасную стихию уйти с самых дальних точек, до которых успела добраться. Древняя магия втянулась в ладонь профессора. Толстыми и тонкими языками огонь отделялся от общей стихии, становился меньше, и чем ближе подтягивался к ладони, тем меньше он становился, пока не исчезал на коже вампира вовсе. Притом никакого ветра в замке не было, даже из окон, за которыми ночь в эти страшные часы была спокойна и тиха.
На время этого ужаса наступила гробовая тишина. Огонь поддавался плохо, но его становилось все меньше и меньше, пока не исчез вовсе. Лишь в одной точке он противился, и какие-то совсем крохотные языки еще пытались пожрать дверной косяк. Ридмус заметил это и даже подошёл, случайно пнув пальцами ног какую-то чашу на полу. Это был дверной косяк комнаты Риз —
