Некромантия. Задачи и упражнения - Мара Вересень
Я лежала на мягком. Было уютно и тихо, как и обещал Эфарель. Только подушка под щекой была мокрая. Голова эльфа покоилась на краю постели, а сам он сидел на полу. Сквозь занавески из полукруглого окна в комнату сквозило солнцем. Плясали в луче редкие пылинки, свет росчерком лежал на лице Альвине, вызолотив кончики чуть подрагивающих ресниц. Такая невероятная красота, воплощенная в живом существе. Его губы были в миллиметре от моих пальцев. Шевельнусь – и дотронусь.
– Извини, – сказал Эфарель не открывая глаз, и его дыхание пощекотало мою ладонь, – что остался, но ты потеряла сознание. Расскажешь?
– О чем?
– О чем плакала во сне. Тяжело видеть твои слезы и не иметь возможности помочь.
– Ты можешь, – решилась я, привстав, села, подтянула коленки к груди и руки спрятала. На левой, той, которой коснулось его дыхание, проступил ободок браслета. – Ты ведь уже однажды заставил меня забыть. Сделай так снова.
Глава 4
Он отказал. Встал резко, прошелся по комнате. Лицо стало отстраненно вежливым, и я поняла, что попросила о чем-то недостойном или неприемлемом, или даже оскорбила.
– Обещай не просить снова, – его голос чуть вибрировал, он волновался и был расстроен. И совсем не притворялся.
– В тот раз тебе ничего не мешало, – упрекнула я.
– В тот раз ты была мне никто, просто случайный свидетель.
– А теперь?
– А теперь… – провел рукой по лицу, коротко взглянул на меня и тут же в сторону. – Теперь пора собираться. Мы почти на месте.
Развернулся и вышел.
Ба словно у двери караулила. Тут же влетела ураганом и принялась командовать и отчитывать за расхлябанный вид, вечные штаны, торчащие волосы, осунувшееся до костей лицо. Я в пику ей тут же показала лицо до костей, чем заслужила взгляд полный порицания и укоризны. Дальше последовала лекция за недостойное поведение, разбрасывание подарков и убегание в середине разговора. Между делом я узнала, что импозантный ведьмак – ее спутник и близкий (тут она сделала финт бровями) друг из Штиверии Лудвиг Форсц, и что это на самом деле он ее пригласил, а Эфареля она из вредности попросила. Знала, что помнется и не откажет, из-за прошлой истории с неудавшимся ухаживанием, и имела тайную надежду попасть на закрытый прием, а именно, на Цитрусовый бал, где будут сливки сливок. Не вышло, но хоть насладилась эльфийским смятением.
– Он такая прелесть, любовалась бы часами! – воскликнула ба, и тут с ней много кто согласился бы. Помнится, когда Вельта мне трещала про дивные прелести, я пускала этот поток восторга между ушей, сейчас вот понимаю, в чем соль. Но у Вельты уже не спросишь про пикантные секретики ушастых и не поделишься сакральным знанием о нужности ведьм в эльфовоспроизводстве. Мысли с пропавшей подруги внезапно свернули на родителя.
– А как же па? Он уверен, что ты в Нодлуте!
– Конечно. Я ему звонила, а я прекрасно знаю, как он меня слушает, когда я ему звоню. Говорит: “Привет, ма”, потом ставит на громкую связь, а звук на минимум, магфон в карман сует и занимается своими делами. Иногда мычания всякие издает, будто разговор поддерживает.
Я, неоднократно сию картину наблюдавшая и пару раз делавшая точно так же со звонками от них обоих, старательно собирала на лице сосредоточенно-серьезную мину. И вяло отбивалась от попыток ба запихать меня в платье.
– Представляешь! – продолжала бухтеть она. – Он меня в мой собственный дом не пустил! Запретил туда ехать под угрозой отлучения от тебя. Сказал, нечего тут среди пыли и не-мертвых делать, своих монстров полно, а прислуги тут нет и третировать некого.
Я хохотнула и обнаружила, что уже стою без рубашки, а Лукреция на мне что-то в цветочки и вырезы на спине застегивает.
– Светлый хранитель! Митика! Что за кошмар у тебя на груди болтается, всю шею стерла! – она потянулась к ключу и костяной сове, уже полгода мирно уживающимся на одном шнурке и резко отдернула пальцы. Помертвела лицом и села на постель, шпильки, которые она приготовила для моей копны и держала в другой руке, серебристым дождем осыпались на пол.
– Детка… Детка моя…
– Ба, ты чего?
Она вскочила и впилась пальцами в мои голые плечи не замечая, как идеальный маникюр превращается в совиные когти.
– Холин как наставник вместе с тобой мертвый клинок заговаривал или ты сама на поррогхе крровь оссставила?
– Сама! – И не стала уточнять, что не на пороге, а за, и при каких обстоятельствах. Не дура. Тем более что реакция Лукреции меня напугала. Никогда не видела ее такой, на грани оборота: с волос искры и глаза желто-зеленые дикие.
– К своему родовому камню водил? К сссемейному алтарю в Холин-мар? Ну?!
– Ба! Да в чем дело?! – я заорала. Ее отпустило, а она отпустила мои плечи. Втянула когти, пошептала на ранки, оставшиеся на коже. Шпильки мы собирали в четыре руки, и я молча позволила ей поизмываться над моими волосами.
– Камень его на тебе и в суть врос, раньше так не было, он теперь как родной, – наконец заговорила она. – Так бывает, когда жену или невесту в род вводят и сила рода ее принимает, а она в ответ себя отдает.
Себя отдает. Кажется, я покраснела, но ба была за спиной и ничего не…
– Нечего тут в невинность играть, знаю я про ваши шашни. Сразу все ясно было, даже когда еще не было. Только это ничего не значит и значить не будет, пока вас родовой камень кровью не свяжет. Так что расслабся и можешь и дальше бедняге Альвине нервы мотать. А Холин твой…
– Холин мой наставник, – упрямо буркнула я, хоть и подозревала, что это уже далеко не так, поглубже вонзая ногти в ладони, чтобы отвлечься болью телесной от боли иного рода.
– Точно, – съязвила ба, – и наставил, и научил, и в теории, и на практике. Хотя, надо отдать ему должное, мозгов у тебя прибавилось. И ответственности. А вот совесть
