Ежевика в долине. Король под горой - Мария Гурова
– Бедные вы ребята. Я же все понимаю, – соболезнование в интонациях сэра Мерсигера было целебным. Тристан знал, что наставник – ветеран Последней войны, прошедший ее в возрасте таком же раннем. – Но ты, Тристан, если у тебя есть здесь что-то важное, ты это отыщи. А потом зацепись за это крепко. По тому и выкарабкаешься.
Он похлопал его по лодыжке, накрытой белой простыней, и собрался уходить. Но впервые за все эти дни Тристан произнес больше, чем односложное согласие или отказ:
– Сэр, если я попрошу вас отыскать две самые важные для меня вещи, что наверняка были при мне, вы поможете?
Учитель моментально вернулся к койке. Застиранное постельное белье и восковая кожа Тристана сливались воедино. Сэр Мерсигер участливо сжал его слабую руку:
– Конечно, Тристан. Скажи, что это за вещи?
– Моя кукла – та, что вы для меня смастерили. Только она вся в крови. Ее могли принять за тряпки. Но она – самая ценная вещь, что у меня была. И есть еще одна, не менее дорогая. Это рукав.
– Прости? Какой рукав?
– Рукав женского платья цвета лаванды. Он был привязан к моему доспеху. Я мог обронить его в лесу или замке… Если так, я не успокоюсь, пока его не найду!
Сэр Мерсигер заверил, что сделает все возможное, чтобы вернуть потери. Он не появлялся три дня. На выписку Тристана пришел встречать Гаро. Он многое поведал: о том, что учеников разместили в наполовину уцелевшем крыле, рядом с госпиталями, что по официальным подсчетам погибли триста двадцать семь человек, что лорд Гавел советовал провести акколаду обязательно в Пальер-де-Клев в конце весны, что сэр Мерсигер просил Тристану кое-что передать. Гаро вывел Тристана во двор, и оба замерли в оцепенении. От величественной крепости пальеров остались одни руины. Поверх двух потрепанных штандартов у бывших главных ворот висели черные знамена. Скорбь накрыла пепелище куполом траура. Впервые за дни после бомбардировки Тристан ощутил хоть что-то: защемило сердце. Они взобрались на разрушенную стену и, свесив ноги, принялись за завтрак. Гаро принес две порции, и кто бы мог подумать, что им разрешат принимать пищу вне трапезной. Может, дело было в том, что трапезной больше не существовало. Еще Гаро протянул Тристану сверток. В нем лежал рукав. Ее рукав – целый и немного испачканный с той стороны, что не была запрятана внутрь банта. Тристан отложил еду и выдохнул. Он благоговейно смотрел на кусок ткани, а Гаро не нарушал таинство момента. Наконец, Тристан выговорил:
– Спасибо. А он не говорил ничего о кукле?
– Говорил, – поежился Гаро. – Сказал, так и не нашлась. Он все обыскал: и в лесу, и в замке, и даже допытывал медиков, которые тебя раздевали. Может, как ты говоришь, приняли за тряпку и выкинули.
Они молчали еще. Неоговоренные минуты почтения памяти.
– Знаешь, я лежал и думал: если бы так случилось, что мне пришлось выбирать: или кукла – ее, кстати, звали Ситцевым рыцарем, или рукав, что бы я выбрал? От скуки думал. Мы же не можем иметь больше одной личной вещи.
– И что ты выбрал?
– Рукав. Я выбрал рукав, – в подтверждение своих слов он потряс рукой, в которой зажимал лавандовый шифон.
– Ты расскажешь мне, кто она? Та девушка с турнира? – он спросил опасливо, не зная, подбодрит его вопрос или расстроит.
– Ну… Да, расскажу, Гаро, – Тристан сначала задумался, а потом горько усмехнулся. – Это фея по имени Ронсенваль, которую я встретил у озера и, как я думал, приманил на мед с помощью волшебного ритуала, подсказанного моей куклой. Она жила в невидимом замке в холмах. И я принес ей клятву верности на деревянном мече. И она погибла, потому что любила меня, и на ее могиле… Вместо ее могилы вырос куст ежевики.
В конце своей серьезной тирады Тристан вздохнул, словно произносил ее на одном дыхании. Гаро недоверчиво смотрел на него, решая, шутка это или последствие контузии.
– Да ну тебя! – толкнул он его локтем в бок. – Не хочешь говорить, так и скажи. А то ведешь себя, как паяц.
– Как пожелаешь, – согласился Тристан, словно ему было все равно.
Пальер-де-Клев исторгал оставшихся рыцарей, Трините отказался от Трувера. Тристану некуда было идти, кроме как вперед. На акколаду приехал весь цвет военной аристократии. День турнира стал истинным экзаменом мужества для всех, кто был в замке. Начало войны уничтожило последний оплот традиции. Акколада больше походила на похороны монарха. Едва толпа склонялась перед покойником, как тут же разворачивалась, чтобы поклониться королю новому и живому. Присягу пришлось приносить в разбомбленной церемониальной зале под открытым небом. Первые звезды заменили люстры под каменными сводами. Послушники стояли в одних рубашках, достающих им до пят, и ночной ветер трепал их полы. Магистры Ордена – их было семеро – торжественно вынесли уцелевшие реликвии. Аграль пережил налет и приготовился опуститься на плечи новых пальеров.
– Первый послушник Тристан Трувер, шаг вперед, – произнес магистр.
Тристан шагнул.
– Готовы принести присягу Ордену пальеров?
– Готов.
– Есть причины, которые могут этому помешать?
– Таких нет.
– Приступайте, – велел магистр.
Под радетельными взглядами свидетелей Тристан приблизился к первому магистру и испил из медной, ничем не примечательной чаши. Память болью отозвалась, когда содержимое напомнило ему о водах Ворклого озера, но, конечно, в чаше были не они. Тристан поклонился и поблагодарил за кров и еду. У второго магистра он принял пощечину, поклонился и поблагодарил за науку о смирении. Третий магистр поднес серебряные ножницы ко лбу Тристана и срезал пучок волос с его челки. Тристан выразил благодарность за то, что ему есть куда отнести все лишнее и сохранить аскезу. Дойдя до магистра с Агралем в руках, Тристан опустился ниц на гранитные плиты. Несколько минут над ним читали наставления о храбрости, верности, тяге к изучению нового, братстве и скромности.
– На колени!
Тристан повиновался. Аграль опустился на его правое плечо.
– Нарекаю тебя, Тристан Трувер, рыцарем Ордена пальеров.
Аграль коснулся левого плеча.
– Поднявшись, более не смей преклонять оба колена.
Аграль на правом плече.
– Встань, сэр Трувер, рыцарь-пальер!
Тристан поднялся во весь рост. Пятый рыцарь дал ему толстый фолиант – историю Ордена. Шестой – первый личный меч. Холодный металл вернул Тристану еще одно мучительное воспоминание. Сталь, сменившая дерево, была намного весомее, ее было тяжелее нести. Очевидная мысль разбередила рану Тристана еще глубже. У последнего магистра Тристан забрал стопку сложенной одежды с длинными штанами и рыцарским кителем. Аплодисменты окутали Тристана, когда он шагал сквозь ряды скамей.
Он вернулся в залу уже в
