Роковая Роксана - Ната Лакомка
Мне стало холодно, несмотря на то, что в комнате было тепло.
Получается, граф приехал в Солимар всё же из-за меня, если даже кучеру было известно, где я живу. Вполне вероятно – приехал по жалобе Бэдфордов. Эмиль узнал об этом, попытался меня защитить и попал в тюрьму. А граф прибудет завтра на ужин.
Почти ловушка.
Сев обратно за стол, я перечитала набросок статьи, хотела смять его и порвать, но в последнюю секунду передумала.
Пусть граф играет в те игры, которые считает нужными. Я ни в чём не виновата. И значит, мне нечего бояться. Истина рано или поздно станет известной. А граф не производит впечатления тупоголового чиновника. Он должен разобраться… Только в чём? Не свожу ли я людей с ума, и не я ли отравила трёх своих женихов? Какой бред…
Машинально запечатав статью в конверт, я надписала имя главного редактора газеты и уже собралась позвать служанку, но тут взглянула на часы. Почти полночь. Если завтра мы ждём графа, то мама поднимет слуг в четыре утра. Наверняка, все спят. Было бы бесчеловечно будить Мэри-Анн перед важной работой.
Можно подождать до завтра, но тогда статья не выйдет в утренней газете… А если уже известно, что Эмиль бегал по театру с пистолетом, то послезавтра новость будет уже не новостью.
Решено, схожу сама. Здесь недалеко, на улицах горят фонари, в этой части города спокойно – бояться нечего.
Я быстренько надела дорожное платье прямо поверх ночной рубашки, накинула чёрный дорожный плащ с капюшоном и туфли на босу ногу, а потом со всеми предосторожностями вылезла в окно, окончательно затоптав клумбу.
Было темно, с гор тянул свежий ветерок, а на чёрном, как бархат небе, не было ни одной звезды, только болтался тусклый тонкий месяц, похожий на демоническую улыбку. Не слишком приятная ночь. Но ничего страшного – всего-то сбегать до издательства и обратно. Почти детская прогулка.
Оглядевшись, я запахнулась в плащ, натянула капюшон до кончика носа и зашагала по улице, стараясь держаться подальше от фонарей.
Я не зря сторонилась освещённых мест – спектакль в опере только что закончился, и по проспекту прогуливались дамы и господа, наслаждаясь видом на реку и обсуждая… ну да, обсуждая то, что произошло сегодня вечером в королевской ложе. Если бы дело касалось кого-то другого, я с удовольствием воспользовалась бы своей маскировкой и послушала, как сплетничают уважаемые люди нашего города. Но в том-то и дело, что слушать сплетни о себе совершенно не хотелось.
Чтобы меня точно никто не узнал, я свернула в переулок, надеясь обойти площадь задворками. Здесь было не так светло, как на главных улицах, но мне хватало света из окон. Я торопилась и старательно закрывала лицо капюшоном, и поэтому не заметила человека, который остановился у меня на пути.
Я врезалась в него, уткнувшись носом в расшитый камзол, пробормотала «простите» и хотела бежать дальше, но когда сделала шаг в сторону, чтобы обойти господина, он тоже сделал шаг в сторону, снова встав на моём пути.
- Простите, милорд, - произнесла я как можно неразборчивее и сделала шаг в другую сторону, но господин тоже шагнул, опять преграждая мне дорогу. – Дайте пройти, - сказала я уже сердито, снова стукнувшись лбом в его грудь.
Но ещё не договорив, поняла, что пропала. Потому что увидела часы в золотой оправе, которые прятались в боковом кармашке. Их плоскую золотую цепь невозможно было спутать ни с какой другой. Она крепилась к пуговице камзола, и её блеск показался мне зловещим.
- Вы куда-то спешите, леди Розенталь? – раздался спокойный голос графа Бранчефорте. – Одна, в такую пору… Разрешите, провожу вас?
Единственно верным решением в такой ситуации было бегство.
И я побежала.
Так быстро, как никогда не бегала.
Если удастся удрать, граф может потом сколько угодно клясться, что видел меня ночью на улице – я буду всё отрицать. Даже на суде!..
А при чём тут суд?.. Какой суд, мамочки!..
- Ну-ка, стойте! – граф догнал меня быстрее, чем я успела добежать до угла дома, и очень неуважительно схватил за локти, останавливая и притискивая к стене.
Капюшон свалился с моей головы, и теперь бесполезно было на что-то надеяться. Я сразу прекратила всякое сопротивление, потому что всё равно не смогла бы вырваться из стальной хватки, и высокомерно произнесла:
- Немедленно отпустите, иначе я буду жаловаться.
- Королю, наверное? – вкрадчиво спросил граф, но вместо того, чтобы отпустить, прижал меня сильнее, почти касаясь грудью моей груди. – И куда это вы так торопитесь? Одна, ночью…
- Вы повторяетесь, - я ухитрилась даже вздохнуть, хотя трудно было дышать ровно, когда такой мужчина, как королевский эмиссар, зажимает тебя в подворотне, как какую-нибудь горничную. – Потрудитесь убрать руки, мне больно.
- Да неужели, - ничуть не поверил он и рук, разумеется, не убрал. – Так куда вы так целеустремлённо направлялись? Я услышу ответ?
- Точно не на шабаш, - выпалила я, лихорадочно соображая, что солгать.
Что разболелась бабушка?
Но у меня нет бабушки…
Что стало плохо маме, и я бегу в аптеку за лавровишнёвыми каплями?
Но аптека в другой стороне…
Что у меня свидание?
Нет. Вот этого я никак не могла сказать, хотя была уверена, что услышав про свидание, Бранчефорте сразу оставил бы меня в покое. Что-то мешало этой лжи… И совсем не колдовство, между прочим.
- Почему молчите? – в бархатистом голосе графа послышались грозные нотки.
Его рука тяжело легла на моё плечо, и я только сейчас почувствовала запах парфюмерной воды, которой пользовался граф – это была вода ирисового корня. Холодный, аристократический запах… Запах свежести и тайны. Как ночной ветерок на реке.
И мне вдруг захотелось закрыть глаза и молчать – молчать на все расспросы. И пусть граф прижимает меня к стене и дальше. Пусть делает, что хочет…
Где-то в стороне стукнул ставень, и я пришла в себя.
- Несу письмо в издательство, - сказала я правду. – Всё? Вы довольны? Теперь отпустите.
Он помедлил, а потом отпустил меня, отступив, правда, всего лишь на шаг, и спросил:
- Письмо в издательство? Какое письмо?
- Вот это, - я показала ему краешек конверта, торчавший из-за отворота моей манжеты.
- Зачем вам письмо в издательство? – переспросил он, и по голосу я поняла, что граф удивлён.
Поглядеть ему в лицо я не осмелилась, зато к сказанной правде добавила отрепетированную ложь:
-
