Последняя девственница королевства (СИ) - Фрес Константин

— Ты же Огненный маг, да? — невинно поинтересовался Корональ, и Нова с содроганием заметила, что он снова покачивает свечой, плавя больше и больше воска. — Горячие прикосновения должны быть тебе приятны… очень приятны, так?

Свеча снова наклонилась над ее бедрами, и по другой ноге, высоко, полилась раскаленная медовая струйка, нырнув в складку между бедром и розовым женским треугольником. Нова зашлась в воплях, расставляя ноги максимально широко, потому что сотни раскаленных игл жалили ее почти в самое чувствительное место, и девушка извивалась и билась, напрягая все тело, чтобы не случилось того, к чему коварный Корональ ее подводит. В ее животе словно билось второе сердце, сокращаясь ритмично и мягко, и Нова даже не обратила внимание на то, что Корональ положил на ее лоно ладонь и растер выступившую влагу, остро пахнущую возбуждением.

— Да, угадал, — так же беспечно отметил Корональ, когда смолкли крики Новы и ее бьющееся тело затихло под его рукой. — Ну, так что, не передумала еще? Может, скажешь «да»? Представь себе, это всего лишь горячее прикосновение, а ты уже так бурно реагируешь. Представь, какое наслаждение я могу тебе предложить?

— Ваше Величество, — прошептала Нова, с ужасом наблюдая за неспешными движениями, которыми Корональ качал свечу, оплавяя ее все сильнее и сильнее, — но это нечестно…

— Отчего же? — притворно удивился Корональ. — Мы никак не оговаривали способы, какими я стану принуждать тебя к согласию. Кажется, я обещал шантаж, — он наклонил свечу над грудью Новы, и ее кожу украсило целое ожерелье из раскаленных капель, которые волновали и жгли ее сильнее, чем поцелуи любовника. — Боль… стыд и насилие — но вместо этого дарю тебе ласку и наслаждение. Неужто ты не оценишь мое великодушие?

Нова часто дышала, слишком громко, чтобы хоть как-то можно было замаскировать ее возбуждение.

— Не нужно, не нужно, — молила она, сладко обмирая, глядя, как свеча наклоняется над ее грудью, и жгучая полоса чертится раскаленным воском от ее ключицы вниз, вниз, вниз, и прозрачной каплей докатывается до острого соска.

Нова беспомощно закрутилась, дергая изо всех сил связанные руки, стараясь освободиться, но атласные синие ленты были слишком прочными. Чтобы не кричать, она искусала губы, и Короналя, кажется, здорово позабавили ее попытки освободиться.

— Можно же сравнить, — вдруг осенило Короналя, — что слаще!

На сосок Новы полился раскаленный воск, много ядовитого горячего меда, а второй острый сосок накрыли бессовестные губы Короналя, жадно ласкающие остренькую жесткую вершинку горячим языком.

Удовольствие пролилось в грудь девушки, и она выкрикнула его хриплым дрожащим голосом, изгибаясь, извиваясь, пытаясь сбросить с сосков острые раздражители, которые жгли и мучили ее, до головокружения, до слез их глаз, до тяжелого пьянящего возбуждения.

— Ну, — Корональ оторвался от груди девушки, казалось, через силу, — как? Где слаще — там, где воск, или там, где я?

Нова, дрожа всем телом, еле дышла. У нее не было сил, чтобы ответить.

— Ты не разобрала? — спросил Корональ, поглаживая острые соски пальцами, убирая чешуйки остывшего и побелевшего воска. — Можно повторить. Но для чистоты эксперимента можно поменять…

— Нет, нет, поняла! — заверещала Нова, чувствуя, как пальцы Короналя зажимают чуть обожженный сосок и тянут его, снова воскрешая непереносимое удовольствие. — Поняла! Вы ласкаете лучше воска, Ваше Величество!

Корональ тихо рассмеялся, продолжая безжалостно щекотать соски, с удовольствием наблюдая, как Нова беспомощно извивается и бьется под ним.

— Какая бессовестная и льстивая ложь, — произнес Корональ. — Идеальное умение для гарема… Правильно, так и нужно отвечать господину. Но в данном конкретном случае я знаю, что это ложь. Поэтому последует наказание…

Воск полился на извивающееся тело Новы, вычерчивая тонкие зигзаги большие круглые капли. Девушка вскрикивала, глядя на то, как под ее кожей, обожженой воском, расползается прекрасный золотой узор, похожий на перья жар-птиц. Корональ начал капать воском на ее вздрагивающий живот, и Нова чувствовала, как наслаждение наступает, наполняет ее тело, подчиняет девушку себе.

— Ай-ай, какая дерзость, — голос Короналя казался ей далеком, словно во сне. Горячий воск капал на ее живот, его собралось целое расплавленное озеро, и Нова поняла, что она нарочно втягивает живот, даже привстает на цыпочки дрожащих ног, чтобы не дать ему с живота пролиться ниже. Ведь если он прольется, то случится то, чего она так боится, то, чем она так долго сопротивляется. И она не вынесет, она будет биться и кричать, погибая в руках Короналя, она выдаст свое наслаждение, и, возможно, он вытянет нее заветное согласие.

— Противиться мне?.. Как ты смеешь рушить мне все планы? Я нарисовал прекрасную картину, не хватает лишь одного штриха. И ты не даешь его мне првести…

Но эта игра понравилась ему.

Он снова поднял свечу выше, к груди девушки, и плеснул между подрагивающими мягкими полушариями. Горячая огненная струйка потекла по ее животу, извиваясь и змеясь, быстро и неумолимо скользнула во впадинку пупка, и оттуда огненной стрелой вниз, по гладкому лобку, меж покрасневших от возбуждения складочек, жаля острыми иглами нежную мякоть ее чувствительного тела, напрягшийся клитор, заставляя девушку биться и кричать от огненного блаженства.

Глава 18

Проснулась Нова в своих покоях, в гареме. Кажется, вчера она упала в обморок, не перенеся пытки, устроенной ей Короналем. Но и заветного «да» не сказала.

Девушка помнила свои крики, они все еще звенели в ее ушах, а на груди ощущала ласкающий язык Эллиана, который дразнил соски, поглаживал их до невыносимо приятного жжения, почти до экстаза, и его пальцы, осторожно мнущие податливую грудь, стискивающие округлость. Позабыв о жгучем воске, Элииан по очереди ласкал оба соска Новы, дразнил их языком, поглаживал пальцами, целовал и посасывал, и девушка заходилась в криках, пылая в руках коварного соблазнителя.

Тесно прижавшись к ее вздрагивающему телу, извивающемуся, блестящему потом, Корональ долго, бесконечно долго целовал ее губы, припухшие, накусанные, горячие и мягкие, так долго, что у Новы кружилась голова. Она выгибалась навстречу своему мучителю, растворяясь в его поцелуях, принимая его ласку жадно, как глоток чистого прохладного воздуха после душного подвала. И его руки, обнимающие ее податливое тело, уже не смущали, Нова сама ласкалась о них, как послушное животное. И, наверное, если б он не целовал ее так мучительно сладко и долго, она бы крикнула, сгорая от нетерпения и страсти «возьми меня!». Но, кажется, он решил поиграть, подразнить как следует строптивицу, и потому не спешил воспользоваться ее телом.

А потом сознание покинуло ее, когда наслаждение от горячего воска в очередной раз полыхнуло огнем под закрытыми веками и ослепило до бездонной черноты.

Корональ сам, на руках, принес обнаженную девушку в гарем, завернув в собственный шелковый темно-серый халат, ведь ее платье было разорвано и приведено в негодность. В этом халате, пропахшем морской свежестью и растаявшим воском, Нова, собственно, и проснулась, стыдливо натягивая до подбородка тонкую ткань. Ее руки, ее шея были в тонких чешуйках от побледневшего воска, на запястье была повязана синяя атласная лента, которую не спутаешь ни с какой другой — лента из волос Короналя. Прислужники подобострастно сгибались едва ли не вчетверо в поклонах, осторожно рассматривая молодую госпожу и ожидая от нее приказов. Всем было совершенно ясно, что вечером Корональ играл с нею, и в награду подарил свою ленту. Она не просто зацепилась, она была аккуратно и надежно повязана на запястье Новы, и для любой другой наложницы это означало бы, что Корональ провел с ней ночь и остался очень доволен девушкой.

Это косвенно подтверждали вой и плач Прекрасной за дверями.

Слушая, как прислужницы готовят ей ванну, как они хвалят новую госпожу за полученную ленту — и халат Короналя, в котором он бережно уложил ее в постель сам, — Прекрасная рвала в ярости волосы и царапала себе лицо. Нова, эта выскочка, выглядела испуганной и растерянной, когда ее отмывали от тонких чешуек воска и одевали в самые красивые наряды, что только отыскали в сундучках, а Прекрасная скрежетала зубами и сжимала кулаки, душа свою злость в груди.