Хроники Ордена Церберов (СИ) - Ясная Яна

Не, ну если рукоприкладство Танис начала не без причины — то у меня к ней претензий нет.

Молодняк уму-разуму поучить, дело, конечно, святое, но надо ж и в уме держать, что оно по всякому выйти может. Может, ты —  а может, и тебя…

—  Не, ну все-таки… —  начал было Рикно, и замолк, пришпиленный взглядом. —  Да понял я, понял! Не буду я ее трогать, обещаю!

И когда Грельда ушла, проворчал себе под нос:

—  Но размяться-то мне с ней можно! Вот завтра на утренней тренировке и верну в разум щеночка,  погоняю как следует!

—  Не погоняешь, —  с некоторым сожалением (и с некоторой шепелявостью) признал я сквозь кусок мяса.

Проглотил его, и уже внятно продолжил:

 —  От аргуса послание пришло. Трофеи в Кремос повезете сами, Гемос —  за старшего. Мы завтра до рассвета пойдем на обозную площадь, и напросимся там к попутному обозу —  и в Бирн.

—  Вот охота тебе с купцами и селянами тащиться, могли бы и сами добраться. Тут по прямой рукой подать, зато выспались бы, поели нормально, и уже тогда выехали бы, после тренировки...

Но я больше не обращал внимания на ворчание Батога, с полностью сосредоточившись на каше, ребрах и пиве.

Охота, не охота… в Закатном лесу уже давненько тихо, но... не люблю я его. Я и сам бы там в одиночку не поехал, а уж с настолько зеленой напарницей… Нет уж, в бездну. А Танис будет полезно побегать, что та сторожевая собака, охраняя телеги, скот и людей.

Танис

В комнате, которую заняли мы впятером, было две кровати, остальным предстояло спать на полу. 

Кровати делили по жребию. Грельде и мне благородно предоставили возможность тянуть  первыми, и случилось неожиданное: два Ока вытянули две длинные соломинки и заняли две имеющиеся кровати.

Кто бы мог ждать такого? 

Жребий по-церберски, словом.

Можно было бы, конечно взять ещё, да только... Орден заплатит хозяину из расчета: один отряд — одна комната. Ежели кто в дозоре желает удобств, как на отдыхе — так не запрещено, но сам, сам.

Никто из отряда тряхнуть мошной не пожелал, а я, может, и раскошелилась бы — да только вот, самая молодая, на монеты я была совсем не богата...

Да и не беда, цербер —  он зверь не прихотливый, крыша над головой есть, вот и ладно, прочее уже баловство нежное!

Вода исходила горячим паром, мыльная смесь призывно блестела в миске, и я, поддавшись на ее призыв, самозабвенно натирала себя мочалом. 

—  Танис, —  позвала меня Грельда.. —  Не делай так больше.

Я засопела: да знаю я, знаю, что от моей лихости беда могла большая выйти! И Камень по заднице донес, и сама поняла, как подумала! 

И хоть было обидно, что Грельда меня теперь считает совсем уж дурой, не способной увидеть ошибку, но не огрызнулась, смолчала.

Что уж теперь, сама молодец, постаралась. Гроза в своем праве.

—  Илиану и так тяжело пришлось после смерти напарника!

—  А это-то тут причем? —  удивилась я, и тут же зашипела, когда в приоткрытый от удивления глаз попало мыло.

—  А притом! —  Рявкнула она, пока я торопливо промывала глаза. —  После смерти Оуина, Камню что только выслушать не пришлось: как так, Клык посмел выжить, когда его Око погибло! Хотя тот случай расследовали и установили, что вины Илиана в смерти напарника не было, что он защищал его, пока был в состоянии, и не его вина, что он потерял сознание от удара, и тварь приняла его за мертвого, и уж что-что, а такое могло с каждым случиться! Камень и так после того дурить принялся, от напарников отказываться —  так еще и всякий, кто ему завидовал, клюнуть норовил и в больное ширнуть, хотя сами и вполовину не такие сложные заказы брали! А тут еще ты, с дурью твоей… А он о тебе заботится!

Грельда сердилась без шуток.

Я же, забыв про намыленные косы, слушала ее речь. Открыла рот, собираясь возразить… И закрыла его: слов не нашла.

—  Неужто не понятно, что если старший не пожелала тебя в приманки определить, и никто ему не возразил, так надо прислушаться к старшим товарищам, а не бестолковку свою в пекло поскорее совать?! О себе не беспокоишься —  так подумала бы, как ему потом жить, если он за тобой не уследит! 

Мыльная пена обтекала. Я тоже.

Вот так мне за лихость еще не выговаривали!

—  Хорошо, постараюсь больше так не делать, — пообещала я, сраженная ее доводами. — Чтоб, значит, Камню своей смертью неудобств не доставить!

—  Дура! Я же не о том! —  взъярилась обиженная Грельда, и попыталась влепить мне затрещину.

Я   увернулась и отмахнулась локтем в сторону ее носа не успев даже подумать, Гроза от неожиданности пропустила удар, но быстро опамятовалась —  и у меня мало искры из глаз не посыпались от пинка в голень.

Грельда попыталась взять меня в захват —  но, намыленную, меня поди, ухвати! А вот я удачно подловила ее движение, и, вцепившись в запястье, завернула ей руку за спину. Она попыталась брыкнуться, но от нового пинка по ноге я, уже ученая, увернулась.

—  Всё! Хватит! Уймись! —  рявкнула Гроза, свернутая в дугу.

И я послушно отпустила руку —  благоразумно отступив так, чтобы, если вдруг ей бы вздумалось обмануть меня и продолжить драку, то дотянуться сумела бы не сразу.

Не обманула. Только покачала головой, глядя на меня с досадой: “ой, дура!”, и отошла к лавке. 

А я что, я разве спорю? Мне еще и тетка Карима про это говорила! 

И я, довольная, похромала в другую сторону, где терпеливо дожидались меня мыло и мочало, и где еще не успела выстыть вода в бадье.

Когда вернулся Камень, я сидела на кровати и крутила оставшуюся шкурку, прикидывая да гадая, удастся ли разделить ее надвое, и не выйдет ли так, что, попытавшись, я безвозвратно лишусь и этой “ленты”?

Косы, успевшие уже просохнуть, перетянула первым попавшимся шнурком, без затей перехватив его ножом пополам, да и ленты, коль уж так вышло, прикупить не сложно —  на ленты даже моей полупустой мощны хватит. Но… было жалко матушкину память. Не так уж много у меня от нее осталось. Умение всегда и везде знать, в какой стороне дом, воспоминание о том, как на темя лилась вода и ласковые губы шептали обережный заговор —  и эти вот умело выделанные, бережно заклятые темно-зеленые шкурки. 

Даже лицо ее не оставило мне, стерло безжалостное время. 

И оттого испортить последнюю оставшуюся было вдвойне обидно. И я вертела, разглядывала ее, не зная, что решить. Оставить, как есть? Но я не ношу одну косу, а если буду просто таскать за собой, то уж точно где-то, да потеряю. Разделить надвое? И можно бы —  как раз под боком имеются умелые кожевники, которые уж точно сладят со змеиной кожей, других Бармин к орденской добыче не подпустил бы. Вот только старые ведьмины заклятья от этого могут  нарушиться, и не выйдет ли так, что змеиная кожа попросту расползется, а я просто не сумею ничего с этим сделать?

То, что не сумею, было ясно и так —  все же из ведьм меня выперли куда раньше, чем доучили. Разглядеть чужую искусную работу я могла, повторить —  нет. 

Явившегося Илиана я удостоила лишь взгляда вскользь, вновь вернувшись к тягостным раздумьям.

Оставить? Разделить?

И в этот момент мне на ноги упал холщовый мешочек.

Простой, грубый… Знакомый: тетка Карима тоже такие делала. Уж сколько я такой холстины наткала,  считать —  не сосчитать! Для таких цацек, которые голой рукой не след бы хватать. Или для таких, которых первым должен только хозяин. Или для таких, за которые платят звонким серебром.

“Я же говорила!” —  полыхнул торжеством взгляд Грельды.

“Ну, говорила. Что ж теперь!” —  уязвлено засопела я в ответ.

Пусть Гроза навряд ли сумела распознать то же, что и я, но уж подарок она угадала безошибочно! 

Под пальцами перекатывалось круглое и гладкое —  значит, точно не лента, а что еще мог притащить Солнышко? Нет, никакие подарки родительской памяти не заменят, но старался же человек, вон, к ведьме не поленился завернуть.