Взаперти - Анна Сергеевна Одувалова
— Уютно, правда? — Парень усмехается. Он словно читает мои мысли. — Здесь я восстанавливаю силы и отдыхаю от людей. Ну проходи, что замерла?
Проходить я никуда не хочу, поэтому замираю, настороженно озираясь по сторонам. Я все еще не понимаю, зачем я здесь? Что Джаспер задумал, поэтому когда парень настойчиво тянет меня на себя, снова взрываюсь.
— Выпусти! — бью кулаком в его грудь. Он даже не вздрагивает. — Сейчас же!
Ногти впиваются в его шею, но он ловко перехватывает запястья. Браслеты врезаются в кожу, когда он прижимает меня к стене.
— Ты упряма и не сдаешься. — Его губы в сантиметре от моего уха. — Мне это нравится. Но для тебя… для тебя это только хуже. Лучше всего в твоей ситуации покориться и не дергаться. Тебе все понятно?
* * *
Непонятно. Не хочу сдаваться, меня бесит, что кто-то пытается решать за меня. Раздражает, что ради собственного каприза, Джаспер рушит мою жизнь. Сегодня вечером все могло измениться, а он взял и испортил тщательно спланированный побег. Сам не смог сбежать из этой тюрьмы и не дает мне вырваться на свободу. От этих мыслей прихожу в дикое бешенство.
Резко бьют его лбом в подбородок. Раздаётся глухой хруст. Пугаюсь и отскакиваю, от неожиданности Джаспер меня отпускает, но вместо того, чтобы бежать, я таращусь на струйку крови, стекающую по его губе. Он смеётся, облизывая алую каплю.
— Ещё! — провоцирует он, разводя руки в стороны. — Давай, Дана, ты ведь именно этого хочешь?
Бешусь, и плохо соображая, что делаю, кидаюсь на него с кулаками, он ловит меня за запястья, отступая, и мы вместе падаем на кровать. Сейчас я сверху.
Дыхание с шумом вырывается из легких. Прямо передо мной самодовольная улыбка парня. Он одним уверенным и резким движением переворачивает нам, подминая меня под себя. Он по-прежнему держит меня за запястья, прижимая руки кровати. Наши сердца бьются в унисон. Его черные глаза насмешливо смотрят в самую душу. Щелчок наручников сливается с биением сердца.
Он что, совсем сошел с ума. Накрывает паника, и я начинаю, биться, как выброшенная на берег рыба, неистово и безуспешно, пытаясь стряхнуть с себя тяжелого парня. Я одна, в месте, которое никто и никогда не найдет, и моя жизнь зависит от доброй воли психа!
— Не смей… — задыхаюсь, дёргая руками. Чугунные манжеты ледяные, и спастись нет ни малейшей возможности. Слезы текут по щекам. Как бы я ни пыталась скрыть свою слабость, это невозможно сделать, если ты против воли прикованная наручниками к чужой кровати.
Джаспер садится на край кровати, вытирая кровь с губ. Его глаза блестят в полумраке, как у хищника.
— Знаешь, что самое смешное? — Он проводит мизинцем по моей щеке, оставляя кровавый след. — Многие мечтают оказаться здесь, а шанс выпал тебе…
Его палец скользит к губам к шее, останавливается у ключицы. Ненависть к нему смешивается с предательским теплом внизу живота.
— Твой пульс сходит с ума. Это от страха или… — Джаспер делает паузу и выжидательно на меня смотрит.
— Ты… ненавижу тебя… — шиплю раздраженно и пытаюсь достать парня ногой, но он лишь отодвигается от меня.
— Знаю. — Он наклоняется, запах крови и полыни окутывает лицо. — И это взаимно… я тоже тебя ненавижу, Да-на… — тянет он, склоняясь ниже, и осторожно проводит носом по моей шее, словно впитывая запах моего страха.
— Отпусти! — рычу, дёргая цепи. — Ты пожалеешь! Ненавижу!
— Расслабься, Дана. Ты уже опоздала. — Он указывает на часы на полке. — Твой парень очень расстроится. Интересно, чего он жаждет сильнее… тебя или твоих денег? Может, стоило тебя отпустить?
Я с надеждой смотрю на него, но Джаспер, усмехнувшись, качает головой.
— Ну нет, даже если твой любовник тебя кинет, я, к сожалению, об этом не узнаю отсюда. А мне интересно, чтобы ты страдала у меня на глазах.
Слёзы жгут глаза. Бьюсь в наручниках, пока кожа на запястьях не сдирается.
— Зачем⁈ — кричу, и эхо возвращает голос шепотом из темноты.
— Я же уже ответил тебе. Справедливость, — говорит он, ложась рядом на спину. Рука случайно касается моей. — Ты отняла у меня свободу. Я у тебя надежду на спасение. Теперь мы квиты.
— Ненавижу…
— Знаю, — с легкой грустью отвечает Джаспер.
Встаёт, поправляя манжеты рубашки. Бросаюсь на него с рыком, но наручники держат крепко.
— Вот почему нельзя тебя отпускать, — смеётся, поправляя растрёпанные волосы. Карго каркает в такт его голосу. — Будь паинькой — и наручники бы не понадобились. Просто посидела бы здесь до утра, потом я проводил бы тебя на первую пару. Убедился, что ты как приличная девочка учишься и все… паром бы уехал, а ты осталась со мной в моем личном кошмаре. А теперь тебе придется провести ночь в наручниках. Это не очень неудобно.
— Ненавижу! — шиплю в сотый раз и пытаюсь лечь удобнее. Колени прижимаю к животу, стараясь стать меньше. Невидимкой. Никем. — Ты… ты монстр!
— Это ты меня сделала таким… — Он уходит не оборачиваясь. Лишь у двери замечает. — Ужин принесут в восемь. Оцени мою доброту. Я не собираюсь морить тебя голодом.
Дверь захлопывается. Звук падающих засовов гулко отдаётся в рёбрах.
Остаюсь одна в полумраке и понимаю, что если Джаспер не вернется, я умру и никто, никогда меня не найдет. Вдруг именно в этом состоит его план?
Плачу уже не скрываясь и тихо бормочу: «Давид». Где-то в кармане кольцо, которое он сейчас должен был надеть мне на палец. Почему же так все несправедливо!
Тени на потолке складываются в лица: мать с ледяным взглядом, Дебора с синяком на шее, Элис с разбитыми очками. Все они смеются беззвучным смехом, пока я задыхаюсь в паутине собственных надежд. Интересно, если Джаспер не придет за мной, что быстрее я умру от голода и жажды или сойду с ума.
Нарыдавшись засыпаю, надеясь, что когда открою глаза, ничего этого не будет. Ни цепей, ни этой комнаты, ни Даркленда.
Глава 10
Просыпаюсь с головной болью. Когда открываю глаза, комната всё та же: серые стены, тусклый свет из узкого окна под потолком. На щеках коркой высохли слезы — их солёная горечь въелась в кожу. Пытаюсь пошевелиться и замечаю: с левого запястья кто-то снял наручники. На коже остался красный след, будто ожог от металла.
На тумбочке поднос: вода, апельсиновый сок, тарелка под крышкой. Рука сама дергается сбросить всё на пол, но желудок сжимается от голода.
«Демонстрациями ничего не
