Ткань наших душ - К. М. Моронова

— Что ты хочешь, солнышко?

Он двигает бедрами так, что его эрекция трахает мою руку, а кончик упирается в мою задницу.

— Я хочу пососать твой член.

— Не быть выебанной?

Я молчу, покачивая ягодицами и надеясь, что он не заставит меня это сказать.

— Я так сильно этого хочу, — шепчу я, стесняясь говорить вслух.

Лиам стонет от отчаяния в моем голосе и выпрыгивает из бассейна. Он садится на край, его член идеально подходит к моему рту. Наблюдает, как я облизываю его длину снизу вверх, а затем уделяю особое внимание кончику.

Нежно провожу языком по его головке, и он запрокидывает голову назад, стонет и хватается за бортик бассейна, будто изо всех сил пытается не трахнуть меня в рот.

Я глубоко втягиваю его в себя, втягивая щеки, и сильно сосу. Глажу языком нежную плоть под его членом и начинаю погружать его в себя все глубже и глубже, пока мои глаза не начинают слезиться.

— О, блять, Уинн. Это так чертовски хорошо. — Лиам слегка двигает бедрами и сжимает в кулаке мои волосы. — Тебе нравится сосать член, не так ли? Ты такая развратная девочка.

Его глубокий, хриплый голос и непристойные слова заставляют меня стонать с его членом во рту.

Он останавливает мою качающуюся голову и вытаскивает меня из бассейна.

В его глазах — чистая похоть. Он опускает взгляд на мою грудь и киску, с которой капает вода, затем снова смотрит мне в глаза.

— Как ты хочешь, Уинн?

Он надвигается на меня, а я отступаю назад, пока не оказываюсь прижатой к ледяным окнам.

Шиплю от прикосновения ледяного стекла к моей коже.

— Я хочу сзади.

Поворачиваюсь, подставляя ему свою задницу и прижимаю руки к стеклу. Не могу смотреть на него, пока он меня трахает, это слишком интимно. Окно не зашторенное. На улице совсем темно, ничего, кроме пустого поля, но любой мог бы наблюдать, если бы случайно оказался там.

И мне плевать.

— Это развратно. Тебе нравится, когда в тебя врезаются сзади и трахают, пока ты не можешь стоять, не так ли?

Его слова словно прекрасный яд, капающий с его мягких губ.

— Да, — стону я, когда его кончик обводит мой набухший клитор.

Он несколько раз дразнит мой вход, прежде чем проталкивается внутрь.

Входит до конца, пока его бедра не упираются в мою задницу, и я не кричу. Я так переполнена, и мне так чертовски хорошо. Он начинает медленно входить и выходить. Мы оба тяжело дышим. С каждым толчком кажется, что он собирается проникнуть в меня еще глубже.

— О, Боже, Лиам, трахай меня сильнее, — стону я, еле держась на ногах, когда он входит в меня снова и снова.

— Я хочу, чтобы ты кончила и упала на колени, когда я закончу трахать тебя, — ворчит он и трахает меня сильнее, как я и просила.

Я снова кричу, мой рот инстинктивно открывается, глаза закатываются, когда он подводит меня все ближе и ближе к краю.

Его толчки становятся длиннее и сильнее, и я знаю, что он тоже вот-вот кончит. Наши взгляды встречаются в отражении окна, и мое сердце замирает. Его глаза прикрыты и полны наслаждения, его рот едва приоткрыт, когда он, тяжело дыша, входит в меня.

Стонет так громко, что кажется, будто умирает, но наслаждение, слетающее с его уст, заставляет меня кончить вместе с ним. Лиам входит в меня еще несколько раз, бедра трясутся, а член пульсирует внутри меня, пока сперма не начинает вытекать из того места, где мы соединены.

— Это была самая горячая вещь, которую я когда-либо делала, — говорю я, задыхаясь от смеха.

Лиам медленно выходит из меня и разворачивает к себе. Его щеки так покраснели, что я подумала бы, что у него лихорадка, но глаза полны эмоций, будто он хочет сказать миллион вещей.

Он смотрит на меня, открывает рот, меняет свое мнение и уходит, не сказав ни слова.

Это не было трахом на почве ненависти.

Думаю, мы оба это понимаем.

И мы знаем, что у нас большие проблемы.

XV

Уинн

Утро начинается медленно.

Я ранняя пташка, поэтому обычно просыпаюсь в семь утра и ищу, чем бы заняться. Лиам — противоположность. Он спит каждое утро и встает из своей могилы лишь за пятнадцать минут до завтрака, говоря, что он слишком голоден. Мужчины.

Мы молча договорились не говорить о том, что мы делали в спа, хотя я солгала бы, если бы сказала, что не думала об этом часто.

Исследование пропавших людей из игры развлекает меня по утрам, а мягкий храп Лиама создает спокойную атмосферу в нашей комнате. Теплый свет от моей лампы, кажется, совсем не беспокоит его.

Газетные статьи гораздо более тревожные, чем шоу ужасов Лиама и Лэнстона. Лиам не возражает, что я просматриваю его дневник, так что теперь я держу его на своей тумбочке и изучаю каждое утро.

Все шестеро исчезли без следа. Никто так и не нашел доказательств их смерти, но и не смог доказать, что они когда-либо покидали стены «Святилища Харлоу».

Полиция провела обыск, но так и не смогла найти родственников, которые бы настаивали на их исчезновении, и дело было закрыто.

Я постукиваю пальцем по пачке бумаг, которую прихватила с собой на завтрак.

Лиам наклоняется ближе к моему планшету и показывает на трех людей, которые прижимаются друг к другу на групповом фото. Пациенты стоят на лестнице реабилитационного центра. Я узнаю их по игровым фотографиям: Чарли, Моника и Беверли. Их лица озорные, а несколько санитаров смотрят на них, нахмурив брови.

Лэнстон перебирает кучу бумаг и начинает читать статью под названием «Шестеро пропавших из местной психиатрической больницы».

Я спрашивала себя, почему и как мы втроем стали какой-то сборной солянкой, психически больной троицей детективов, но знаете что? А что нам, блять, еще делать в «Святилище», где есть неразгаданная тайна? Бросать таблетки друг другу в рот?

Да. Точно.

— Это они. Их имена внизу страницы, — бормочет Лиам.

В столовой шумно, так что мы не волнуемся, что кто-то может подслушать нас за нашим уединенным столиком.

— И тебе никогда не приходило в голову самому поискать?

Я вздыхаю, хватая вишню с тарелки.

Лиам тоже кладет одну в рот и бормочет между укусами:

— Нет, конечно, нет. Это было десять лет назад, Уинн. Я не детектив, расследующий старые дела, но я думаю, что это мило, что ты притворяешься им.

Он