Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева
– Только у вас-то он все равно любимый был, – со скрытой завистью пробормотала Котя.
Ее нараставшую с каждым днем привязанность к созданию Хаоса тоже многие сочли бы страшным преступлением, едва ли не более тяжким, чем воровство.
– А тебе постылый. Знаю, – отмахнулась Ауда то ли с сочувствием, то ли с издевкой; милосердие из нее выжгла жизнь. – Но перетерпишь и привыкнешь. Все привыкают. К чему угодно можно привыкнуть, если не думаешь об этом. Вот вроде оно есть, а ты его не видишь, не слышишь, не чувствуешь. Этому я в доме увеселений научилась. Тяжелее мне было, чем тебе, глупая. Тогда еще не запретили их, нас никто и не думал защищать.
Котя только вздохнула, не найдя, что ответить. Следующие несколько дней они почти безвылазно просидели в высокой горнице, вышивая рушники и рубахи. Царило тягучее молчание, разговоры не складывались, а красиво петь ни одна из них не умела. Ауда выглядывала в окошко и наставляла:
– О, тихо сидим в горнице. Гости прибыли. Сейчас с дурман-травой мешки сгрузят, в подклеть унесут. Носу не кажем, а то еще осерчает.
Игор улаживал перед пиром свои темные дела, получал, наверное, звонкую монету, потому вместе с гостями прибывал товар.
– Что такое дурман-трава? Страшное такое слово, – спрашивала Котя, не представляя, что же так затуманило сознание отчима в тот роковой день.
– Отчего же страшное? Дурман-трава и нужной иногда бывает, – отозвалась Ауда. – Например, когда у человека боль сильная. Он выпивает настойку и засыпает. Или когда врачевать надо. Знаешь, как кричат люди, когда им без дурман-травы приходится руку или ногу отнимать? Вот! Не знаешь! А я видела как-то. Ехали мимо деревни раз, давно еще, а там охотника медведь подрал. Нас еще тогда благодарили за чудесный настой. Охотник, правда, все равно умер, но зато спокойный и даже будто счастливый.
– Так что же, дурман-трава, чтобы умирать счастливым?
– Нет. Можно и жить. Когда совсем тоска на сердце. Только потом без нее радости уже не чувствуешь сам, – вздохнула Вея.
– Игор-то как разбогател? Продавал и продает лекарям половину, ему все благодарны. А вторую половину – уже без ведома слуг князя, – не без хвастовства продолжала Ауда. – Уже для тех, у кого тоска на сердце. В домах увеселения и харчевнях придорожных можно попросить всегда к меду сыченому или вину зеленому, если их не хватает, чтобы печаль залить. Главное – условный знак понимать.
– И все-таки это зло.
– Зло-добро… О чем толкуешь? – возмущалась Ауда. – К чему? Вон тебя саму продали ни за что, долг тот на самом деле покрыли бы твои золотые браслеты заморские. И как тебе после этого жить?
«Только кто долги-то честным людям навешивает? Кто дурман-травой с пути правды уводит?» – злилась Котя, не принимая никаких оправданий, но невольно призналась:
– Тяжело.
– Вот и вижу, что тяжело. А сколько таких, как ты? А скольких продают в дома увеселения? Или еще куда. Да и просто не все могут выдержать свою жизнь. Вот и просят сонных видений, – воодушевленно говорила Ауда, не отрываясь от споро идущей работы, но вдруг остановилась и, уставившись в пол, добавила: – Каждый имеет право умирать счастливым. Вот и подумай, дурное Игор делает или нет.
Котя сжимала кулаки, сдерживалась, но в конце концов вскочила с места, выбежала на середину горницы и закричала:
– Дурное. Совсем дурное! Люди потом еще хуже себе делают, только в видениях и живут. Или вы мне дурман-травы предлагаете?
В ней теснился бунт, хотелось выбежать прочь из терема. Она уже жалела, что ее нашли в снегах. Умерла бы или нет – природа в лесу решила бы, а теплый мех Вен Аура согрел бы не хуже шкуры убитого зверя.
– Нет-нет! Упаси духи. Ты здоровая нужна, сильная! – запротестовала Ауда. – Это нам уже все равно. Я-то старуха, как он говорит. Он со мной и не ложится уже.
Она вновь то ли утешала, то ли издевалась, задевая крайне болезненную тему. Котя изо всех сил старалась не думать о брачном ложе, уверяла себя, что до того времени что-нибудь придумает или обманет мужа в темноте. Но чем больше она силилась не представлять страшный миг, тем чаще являлся он смутным предчувствием. И Котя думала, что просто не доживет – сердце разорвется от ужаса и отвращения. Игор оказался ничем не лучше Вхаро. Среди людей не нашлось ей защитника, а среди зверей, возможно, отрекся последний.
– Да и со мной всё реже, – недовольно подала голос Вея.
– Зато с тобой, почитай, каждую ночь постарается, – вновь оскалилась Ауда.
– Совсем о нас забудет. Кто мы теперь? Вещи ненужные, – выдохнула Вея, неподвижно и безразлично глядя прямо перед собой, как неживая. – А ты его новая забава. Вон как всю увешал речным жемчугом и шелками.
Подарки Игора лежали в сундуке, Ауда же с наслаждением показывала их и примеряла на Котю, приговаривая, что в прежние годы радовалась бы столь щедрым подношениям.
– Это же из-за моря Кахи везли, из самого королевства Лагг, – восхищенно твердила Ауда, в который раз любуясь свадебным сарафаном.
Алая ткань лоснилась множеством тончайших узоров, жемчуг и яшма украшали край подола, пояс и рукава.
– А где это? Королевство Лагг, – заинтересовалась Котя.
Отец всегда говорил о землях к югу и не упоминал об этой далекой стране.
– В рассветной стороне. Ничего-то ты не знаешь, – смеялась старуха, вновь перебирая свои сладкие воспоминания. – А мы с ним по молодости весь мир посмотрели, то он матросом нанимался, то с караванами ходил. В рассветной стороне еще много-много стран лежит и островов. Ну а за ними… – Она осеклась и выплюнула с отвращением: – Отвергнутый Архипелаг, туда-то не приведи попасть. Однажды мы чуть не погорели на воровстве в королевстве Лагг, вот тогда бы нас сослали монстрам из Хаоса на съедение. Но ничего, как видишь, живые! – Она рассмеялась карканьем вороны. – Сбежали тогда, так с тех пор в Ветвичах и сидим. Спокойно здесь.
– Что будет со мной, если муж ваш попадется? – поежилась Котя.
Вен Аур, конечно, не напоминал монстров из легенд, но не просто так ходила дурная слава про те острова; все ведали, что создания Хаоса непредсказуемы. Странно было повстречаться с одним из них.
– Известно что! – с наглым торжеством продолжала смеяться Ауда. – Про мужа с женой
