Инструктор-попаданка в мужской военной академии (СИ) - Наташа Фаолини
Незнакомец повернулся обратно, но врезался в полку и чертыхнулся, прижав ладони к лицу. Крупная спина была затянута в старую майку, что клочьями свисала, обильно заляпанная кровью, в разрезах были видны глубокие раны, что уже начали гноиться. Только теперь я заметила, что и руки были в сине-желтых синяках.
— Рин Воркс? — спросила, опешив.
Питер на меня странно посмотрел.
Что здесь делает садовник? Разве он не должен дожидаться решения завтрашнего суда в камере, вместе с Лютином?
— Да, так меня здесь называют. Я нашел этот тоннель в подземных казематах. Шел со вчерашнего вечера, плутал по лабиринтам и оказался тут. Наверное, меня уже ищут. Прошу вас, откройте проход снова, и я просто уйду, пока они не нашли меня. Только не говорите, что видели меня или хотя бы дайте время убежать подальше.
Мы с Питером переглянулись, и хоть глаза ректора все еще не полностью сузились от пережитого шока, но суть происходящего, кажется, улавливал, хотя стояк в штанах никуда не исчез.
Нужно было ковать железо, пока горячо и я надеялась, что Питер повернет чертов светильник, чтобы выпустить заплутавшего зайца, но внезапно ректор обратил все внимание к гостю:
— Что с вами случилось, и кто вы такой? Я видел вас в зале суда, когда судили рину Урсулу, но не понял, как вы причастны к делу по убийству и покушению.
Я с недоумением посмотрела на говорившего мужчину, выгнув бровь в изумлении. Что это значит? Рин Воркс работал садовником в академии, а Питер даже не знает, кто он такой?
— Я мало что понимаю, мейстер, — пробормотал истощенный мужчина, странно обратившись к Питеру, — мы с друзьями выпивали в таверне неделю назад, а очнулся в хижине неподалеку. Я пытался им говорить, что не при чем, но меня не слушают, говорят, хочу притвориться умалишенным, чтобы не казнили.
Заерзав на месте, впилась цепким взглядом в потрепанную спину садовника. Его история звучит… слишком знакомо. Неделю назад мы с девочками напились, а утром я нашла себя в коморке военной академии и единственным объяснением было письмо Урсулы, в котором говорилось, чтоб не трепала лишнего, иначе казнят.
А казнят ли? Скорее нет, чем да.
Неужели этот мужчина такой же, как я?
— Стоит мне применить магию и сюда прибегут стражники, — пригрозил ректор.
— Молю вас, не надо. Я держусь из последних сил, меня истязают, просят признаться в убийстве какого-то Мартина Капронского. Но я его в глаза не видел.
Душу кольнула жалость к здоровяку. Он действительно выглядел неважно. А еще чем-то напоминал Сигурда. Скорее, габаритами, потому что лицо у садовника было более утонченное и породистое, в особенности глаза, в которые невозможно было насмотреться достаточно, тогда как студент с диких земель оставался простым, как топор, что внешне, что внутренне.
Интересная вырисовывается картина.
Я замешкалась. Добродушие Питера могло закончится в любой момент, а брата по несчастью теперь хотелось спасти, обработать раны, накормить, обогреть… и может что-то еще. Его шатало, он едва держался на ногах и грозился вот-вот шлепнутся в обморок. Как вообще дошел?
— Питер, стой, поможем ему.
— Он может быть опасен.
— Я его знаю, — ляпнула первое, что пришло в голову, лишь бы выиграть время.
Нельзя позволить, чтобы что-то случилось. Истерзанному мужчине очень нужна помощь.
— Откуда? — с подозрением посмотрел ректор, а рука его тихонечко поползла вбок, где он наверняка собирался наколдовать тревожное заклинание.
Признаваться в своей иномирной сути двоим мужикам до замужества могло быть чреватым. Поэтому просто выдала:
— Видела. На суде. Он не кажется жестоким преступником.
— А много ты видела убийц, у которых на лбу было написано «маньяк»?
— Я рыцарь — человек чести, поможете мне, и я верну долг, — не стал отмалчиваться Воркс.
— Рыцарь? — с сомнением в голосе переспросил Питер.
— Рыцарь! — восхищенно воскликнула я, мечтательно прижав ладошки к груди.
— Да. И мне кажется… кажется, что попал в другой мир. Теперь приходится отвечать за чужие поступки. Я совершенно не понимаю, что происходит. Да и не настолько много пил, чтобы видеть этот кошмар! Хотя под ударами и давлением гвардейцев иной раз и думал, что зверство учинил я, но не могу этого вспомнить.
— Зато понимаю я, — хмыкнула, — рин Питер, вы же не узнаете в этом молодом человеке своего садовника?
Ректор отрицательно помотал головой.
— А это он. Так говорит следствие. Его судят под именем вашего садовника.
— Но это не он. Рин Воркс старше на десяток лет. У него совершенно другое лицо.
Мужчина, которого мы обсуждали, стоял у книжных полок и с надеждой переводил взгляд с меня на ректора. На него больно было смотреть — измученный, грязный, весь в крови. Просит о помощи.
— Присядьте, — Питер махнул рукой на бедолагу, — только не на диван, запачкаете кровью обивку! Садитесь на тот стул! Разговор будет длинным.
Следуя этикету при госте, тоже слезла со стола, на котором сидела последние десять минут, но приземлилась прямо на коленки к Питеру. Нужно было поддерживать тонус!
Руки ректора сомкнулись на моей талии и это была маленькая победа.
Воркс уселся на стул, немного поморщившись от боли и Питер начал свой допрос.
— Выкладывайте. Все, что по вашему мнению я должен знать, чтобы помочь вам, — сурово произнес ректор.
— Может, сначала позовем лекаря? — с сомнением уточнила, поглядывая на окровавленного садовника.
Питер очень выразительно на меня посмотрел и пришлось притихнуть, сцепив зубы. А потом принялась ерзать попой на его коленках, немножечко выгибаясь в спине. Дыхание Питера сбилось, а выпуклость, что упиралась в бедра, снова начала наливаться силой и твердостью. Ректор сжал талию ладонями сильнее, не позволяя больше двигаться. И та-ак посмотрел!
Удовлетворительно хмыкнув, повернулась к гостю. Он со всех сил делал вид, что не смотрит на нас, но щечки стали розовыми.
— Мое настоящее имя Берт де Морн, служу рыцарем при Людвиге двадцать восьмом, — вещал мужчина, пока я отстраненно смотрела на книжные полки, а Питер слушал внимательно, расслабившись и постукивая пальцами по столешнице. — Уже тридцать два или тридцать три года прошло с начала службы, — задумчиво протянул Берт, уставившись в одну точку.
— Погоди, а с какого возраста рыцарем-то стал? — не удержалась от вопроса.
— С тринадцати.
— Так что же, тебе сорок шесть?!
Берт кивнул. А я ахнула, прикрыв рот ладошкой. Выглядел он на тридцать.
Перевела взгляд на Питера. И хоть они с рыцарем и были почти одногодками, ректор казался более потасканным жизнью. Вокруг глаз уже выступали морщинки, а заживший уродливый
