Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

Долг перед Пределом, её миром, — удержать душу того, кто был нужен миру.

— Я сделаю всё. И свыше того, если потребуется.

Вместо ответа Фьора обняла её. Беззвучная старческая слеза упала Диане в ладонь.

Глава третья. Никто, кроме нас

(Ледник-Замёрзший Перевал-Железные горы. Конец лета 992-го)

Сообщение с горной заставой было восстановлено через стационарный портал. Погасшие сорок с лишком лет тому контуры напитывались энергией.

Коган обречённо проглотил кислую слюну и по сигналу вшагнул в центр полыхающего круга. Каждую телепортацию маг клялся себе, что это — последний раз, когда он чувствует себя снарядом, пущенным сквозь пространство. В списке неприятных опытов Когана Согрейна перемещение значилось в лидирующих строках, где-то сразу после интоксикации от неверно составленного по глупости лет эликсира и общения с князем Ланадар, чтоб его гули обгадили.

Сообщающийся портал выплюнул мага в Ледник, предварительно, по ощущениям Когана, хорошенько пережевав и частично переварив жертву. Фантастический холод сковал челюсти в волчий оскал, с единым вдохом обратив нутро в комок смёрзшихся потрохов, — лишь благодаря этому Коган не поприветствовал встречающих совсем неподобающим образом.

Прадн неделикатно ухмылялся всё то время, пока Согрейн окоченевшими руками пытался целиком зарыться в предусмотрительно выданные ему ещё в Телларионе меха и проклацал приветствие.

— Ничего, — Прадн огрел давнего знакомца по спине. — Ко всему, знаешь ли, можно привыкнуть.

Площадка с порталом располагалась в полусотне ярдов от вросшего в скальную породу Ледника, но за эти полсотни вены и жилы Когана превратились в хрустально позвякивающие полые трубочки, а дыхание стало холоднее, чем у мертвеца.

Внутри заставы оказалось немногим теплей, чем снаружи, но здешних ведьмаков жуткий холод, по-видимому, не беспокоил. Похоже, и впрямь ко всему можно привыкнуть, — подумал Коган, прилагая все усилия, чтоб не трястись уж слишком заметно.

Довольно паскудно ухмылявшийся Прадн самолично подал редкому гостю здоровенную дымящуюся кружку. В такие в тавернах нацеживают разбавленное пиво. Коган не удивился бы и тому, что даже пиво в этакой холодрыге принято кипятить перед употреблением, но бурда в кружке и на запах и на вкус превосходила горячее пенное. В густом травяном настое плавали целые ошмётки жира. Когану поплохело повторно.

— Это что ещё за дрянь? Запаренный граллий хвост?

— Почти, — хохотнул Прадн. Реакция Когана радовала его даже больше, чем сам факт его прибытия. — Выглядит как дерьмо и на вкус как дерьмо, но прогревает отменно. Здесь это достоинство перекрывает все недостатки.

— Ко всему можно привыкнуть, угу, — вздохнул Согрейн и выглотал запаренный граллий хвост залпом, стараясь не дышать и не прислушиваться к желудку.

— Вот. Начинаешь понимать. — Прадн оставил шутливый тон. Пронзительно голубые на коричневом от несходящего загара лице глаза его были колючими, как здешний воздух. — Ты продышись пока. Красноречие тебе понадобится внизу, там в чести обстоятельные беседы... Хоть у нас тут и медвежий угол, в последнее время снабжение что новостями, что провиантом отменное.

Коган последовал совету. Топлёный жир внутри и слои меха снаружи наконец сделали своё дело, разлепив внутренности.

— Значит, Магистром теперь твой ученик. А ты высоко взлетел, Коган, чаял ли?

Пришёл черёд Когана смеяться.

— Очень я похож на припевалу из старших? — фыркнул маг. — На деле, от того что Демиан у власти, тем, кто ближе к нему, жарче всех припекает... Впрочем, никто не остался не у дел. И ни на кого он не взвалил столько, как на себя.

— Хорошо. Парень молод, но понимает. Такое время.

— И здесь тоже?..

— А то как же. Телларион получает регулярные отчёты, не считая срочных. Я ещё по юности говорил тебе и теперь скажу то же: Антариес, Замёрзший перевал, Келнор — что это, если не воспалённые раны на теле Предела? И все эти раны гноятся и кровоточат разом.

— Ещё по юности твой котёл варил куда лучше моего.

Прадн вытянул с тарелки ломоть вяленого мяса и мрачно его пожевал.

— И что толку? Много радости от ума? Спроси своего ученика. Знаешь, которого... Нет никого счастливей дурака, Коган.

— Скоро и дураки прозреют. Только никому уже не будет ни горячо ни холодно от того, что мы были правы.

— Значит, твоё дело уболтать толстобрюхих.

— Сам знаю. — Коган нахохлился под плащом — ни дать ни взять залетевший не туда гриф. Опушка капюшона встопорщилась мокрыми перьями и благоухала будто бы живой ещё дичиной. — По сей день гадаю: почему я? Почему наставничество над мальчиком, обещающим стать магом величайших сил и способностей, магом, который рождается не каждую сотню лет, доверили мне? Почему не нашли никого опытней? взрослей? незаурядней?

— Значит, не нашли. Или ты и был нужен.

— Ну, это уж вряд ли, — хохотнул Согрейн, позабавленный такой честью.

— Пусть так. С ним Телларион поднялся с колен, если ещё не поднял голову.

— ...Помнишь его? — помолчав, спросил Коган.

Прадн задумчиво кивнул.

— Я привёз его в Белый город. Как и многих мальчишек до и после... но твоего ученика не запомнить не мог. Против всякой логики... Такой самородок на пустом будто бы месте...

"Вовсе не на пустом", — рвалось с языка у Когана, и он ожесточённей вгрызся в чёрное жилистое мясо. Прадн, в отличие от молодого Согрейна, в случайности не верил, и явление незаурядных способностей мага в безмагической среде являлось для него по сей день неразрешимым вопросом.

— Тебя выслушает... — Прадн без запинки выдал длиннейшее слово, будто бы цельновырубленное из скальной породы.

Говорить на подгорном — всё равно что перекатывать на языке пригоршню гальки, примерно столь же удобно для произношения. Даже хуже эльфийского: там, чтоб не прослыть дикарём и вообще быть услышанным, подобает говорить невозможно высоким, почти женским голосом. Всего больше по душе Когану был авалларский, всякая речь — баллада. А уж если Эджая упрашивали спеть, Согрейн готов был слушать и слушать, мало не с открытым ртом... Демиан говорил на западном наречии свободно, как прирождённый аваллар, и, как отца, его можно было слушать, теряя счёт времени. Эльфийский он жаловал меньше, хоть и на нём изъяснялся сносно, много лучше Когана...

— Вроде Малого совета по-нашему, — снисходительно разъяснил Прадн, истолковав молчаливость Когана (некстати захватившие в плен воспоминания) незнанием языка. — Это, в общем-то, хороший знак. Толстяки те ещё болтуны, болтают они долго, шумно и со смаком. И чем больше коротышек соберётся... ну, ты понял. Это с одной стороны. А с другой — если бы Уркаст послал тебя разливаться перед всем их превеликим сборищем, на которое может заявиться любой крикун, кто по здешней иерархии чуть выше толкающего тележку работяги... Уже этим Уркаст дал бы понять, сколь много у него веры ведьмацким посулам.

— Понимаю. И всё же я полагал встретиться с подгорным королём лично.

— Эва, куда забросил! Лично... Лично старую развалюху уже лет пять никто не встречает. Как бы помирать не удумал. К тому оно, конечно, и идёт, Уркаст лет двести как не мальчик. Однако скверно: для коротышки он неплох. А что выйдет из их нового — кто угадает? Совсем щенок.

— Ну, ну, хорош скрипеть, старая телега, — фыркнул Коган.

— Телега хоть скрипит, да покуда едет. Засупонивайся, неженка, — едко ввернул Прадн. — И — пехом, пехом.

***

До самых Подлунных врат Прадн не отказывал себе в удовольствии поёрничать. Коган помалкивал. Без ворчливого товарища он, если бы и преодолел недолгую, если мерить по прямой, дорогу, то уж точно не отыскал бы входа: так ловко тот запрятан был когда-то, когда мастерство подгорных мудрецов достигло наибольших высот. И обнаружить стражей пограничья крепкому середнячку-магу, каковым Согрейн и являлся, было делом совсем не пустяшным. Более опытный и способный Прадн засёк их раньше, Коган же ограничился лишь примерным направлением, откуда велась хладнокровная слежка. Разумеется, коротышки были заранее предупреждены и ожидали ведьмацкое "посольство".