Когда солнце встанет на западе (СИ) - Серебрянская Виктория
Я хлопнула пару раз ресницами, пытаясь осознать масштабы катастрофы. В голове теснились тысячи вопросов. Я выцепила пару, как мне показалось, самых важных:
— А когда эта перестройка организма закончится? И вообще, ты вроде бы сказал, что связь формируется после заключения брака. А как в нашем случае? Твой браслет оказался у меня на руке более восемнадцати лет назад. А истерить я только начала. Странно как-то, не находишь?
— Ничего странного. Для того, чтобы начала формироваться связь обязательно наличие того, с кем эта связь. Я появился рядом с тобою несколько дней назад. Конечно, лучшим пусковым механизмом является секс. Но в большинстве случаев достаточно обмена слюной, потом или частицами кожи. В нашем с тобою случае это было.
Я вспомнила свой кабинет. Руку Миарона, за шею вздернувшую меня и прижавшую к стенке. И свои собственные руки, цепляющиеся за сильное мужское предплечье.
— Что касается сроков формирования связи, то это очень индивидуально. И было бы куда быстрее, если бы — Миарон притворно вздохнул — мы жили вместе и чаще контактировали.
Я осознала услышанное и во мне тотчас взметнулся уже ставший привычным в последнее время протест. Но не успела я выкрикнуть хоть что-то, как Миарон выставил вперед ладони:
— Тише, тише. Я ничего от тебя не требую. Это простая констатация факта в ответ на твой вопрос.
Злость тут же стала стихать. А Миарон, до сих пор сидевший по другую сторону стола, вдруг с кошачьей грацией соскользнул со своего места, обогнул стол и плавно опустился на диван рядом со мною. Осторожно взял за руку и провел подушечкой большого пальца по браслету. Ювелирка тотчас ожила, заискрилась, посылая моему организму волны тепла и какого-то странного для меня удовольствия.
Морунец заглянул мне в глаза и тихо сказал:
— Постарайся спокойно выслушать то, что я скажу тебе сейчас. Поверь, это не назло тебе, не из корысти, и не из желания навредить.
Вступление мне не понравилось. Сильно не понравилось. Но усилием воли я заставила себя слушать внимательно. Что-то мне подсказывало, что то, что мне сейчас расскажут, очень важно.
— На самом деле, выбора нет уже ни у тебя, ни у меня. Раз идет перестройка организма, формируется связь, значит ты, как и морунки, не сможешь жить в дали от своей пары.
У меня дыхание перехватило от услышанного. Осторожно поинтересовалась:
— Пояснишь?
— Помнишь, в начале разговора я тебе говорил, что за все нужно платить?
Я молча кивнула.
— Ну так вот, морунцы, за свою силу в эниях, за долголетие платят невозможностью жить отдельно от своей пары. Если умирает один супруг, второй уходит к предкам в течении вашей недели.
Новость оглушила. Буквально. Как-то не готова я умереть только потому, что мой супруг, скажем, поскользнется в ванной комнате и разобьет голову о кафель. Или насмерть подавится вишневой косточкой. Про межзвездные полеты молчу. Они до сих пор безопасны только условно. Равно как и пилотирование флайкаров.
— Тсс, тише, котёнок. Ну что ты уже себе надумала?
Из мутной пелены надуманных кошмаров меня вытянул знакомый тихий голос. Миарон осторожно и ласково поглаживал меня по рукам.
— Глупышка! Ну чего ты испугалась? Морунцы живут минимум лет семьсот. А у меня за плечами только сто тридцать. Еще вся жизнь впереди! И судя по тому, что у нас формируется полная привязка, то ты проживешь столько же.
— Несчастные случаи не учитываются? — злость во мне сменилась ехидством — Морунцы от них застрахованы?
— Какие несчастные случаи? — осторожный, внимательный взгляд — Ты о чем сейчас?
— Ну вот, скажем, ты стоишь, никого не трогаешь, звездами любуешься, а пролетающий мимо водитель флайкара тебя сбивает. Насмерть. Что тогда будет со мною?
Одну долгую секунду Миарон все так же смотрел на меня. Пристально изучающе. А потом словно маска рассыпалась осколками. Раздался странный рокочуще-ухающий звук. Миарон мелко затрясся, а я вздрогнула. Не сразу до меня дошло, что происходит. Зато, когда сообразила…
Эта инопланетная скотина, мой муженек, самым бесстыдным образом ржал надо мною! Во мне мгновенно волною поднялись самые разнообразные эмоции. И самыми яркими были злость и обида. В этот раз даже не пыталась контролировать эмоции и желания. Вырвала ладони из его рук и, не думая, изо всех имеющихся сил ударила его по груди! Ладони обожгло болью. Это помогло. Эмоции улеглись. Осталась только легкая обида. И Миарон перестал обидно ржать надо мною.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Ну что ты, котенок, успокойся! — морунец снова завладел моими ладонями и осторожно их поглаживал, заглядывая мне в глаза — Ты ничего не знаешь обо мне, поэтому в твою хорошенькую головку лезут всякие глупости. У всех морунцев очень хорошая реакция. А я еще и военный. Несчастный случай со мною — это так же реально, как и крылья у твоих сородичей.
С последними словами Миарон поднес мои ладони к губам и поцеловал. Очень нежно, согревая дыханием, сначала левую, потом правую. По коже тут же промаршировали мурашки. В груди стала закручиваться и нагреваться уже знакомая мне спираль. Такое я испытывала только с одним мужчиной. С чертовым инопланетником с закрытой планеты Моруна.
Мне миллион раз целовали руки. Это простой светский жест. Но в исполнении Миарона он превратился в акт чувственного соблазнения.
Его губы почти жгли, клеймили мою кожу, горячими узорами расписывая все, что может со мною случиться, если это безумие не прекратится. И я таяла под напором этого жара, всей кожей впитывая ласку.
Чем выше по руке поднимались мужские губы, тем большего мне хотелось. Вот уже по обнаженному плечу жадный рот добрался до шеи. Горячечное томление затопило меня всю. От макушки до самых пяток. Мое тело дрожало от предвкушения. И я уже мало что соображала. Внутри меня все туже закручивалась темная горячая спираль. Хотелось заорать, срывая голос: «Еще!». Хотелось зарыться в его волосы обеими руками. Хотелось…
Губы Миарона наконец добрались до моих губ. Накрыли властно и безжалостно. Словно ставя клеймо собственника. Терзая и лаская одновременно. Наказывая и поощряя. Выпивая меня всю. До дна.
Я не отставала от морунца. Впивалась в губы мужчины с жадностью голодного хищника. Терзала. Клеймила в ответ. Делая поцелуй все глубже. Словно стремилась добраться до его души. И выпить ее всю. Без остатка.
Мои руки давно и безнадежно запутались в густых жестких волосах Миарона, безжалостно растрепав его косу. Его руки, кажется, были одновременно по всюду, лаская и изучая мое тело. Воздух вокруг нас загустел, стал тягучим и искрил. Или это от нас летели искры? Время замедлилось, свиваясь в тугие жгуты, сплетая наши тела. Я потеряла ему счет.
Когда и как мы переместились из гостиной в спальню, я не заметила. Только что я сидела на диванчике, плавясь от сумасшедших поцелуев. Мечтая оказаться как можно ближе, пробраться морунцу под кожу. И вот уже обнаженной спиной касаюсь прохладного шелка простыней. Куда и когда исчезло бальное платье осталось непонятным. А мои руки уже наслаждались шелковистым совершенством снежной кожи. Мои пальцы невесомо скользили по литым мышцам мощной груди, наслаждаясь, изучая. Сердце заходилось от восторга. А мозг отказывался верить, что все это великолепие мое. Это сон. Просто сон. Опьяняющий, сладкий, дурманящее-соблазнительный, но не настоящий. Если бы это было взаправду, мужчина не стал бы терпеливо ждать, пока я полностью утолю свой тактильный голод, изучив наощупь его тело. А Миарон ждет. Дышит тяжело, рвано. Глаза полузакрыты. Удерживает собственный вес на локтях, давая мне относительную свободу действий и не шевелится. Только горячая твердость, упирающаяся мне в живот, да шумное дыхание дают понять, насколько тяжело дается ему это мнимое спокойствие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145}) Но мне все равно кажется, что мне это снится. Кажется, ущипну себя, и все исчезнет. И Миарон, и спальня, и пьянящее до одури чувство наслаждения. А еще ощущения дома, праздника, тихой гавани, наслаждения, близости, эйфории от обладания и еще много чего, что я вообще была не в состоянии опознать. И я, одурев от вседозволенности и бурлящего во мне дикого коктейля эмоций, чуть приподнялась и поцеловала мужскую грудь, прихватывая снежное совершенство кожи зубами.