Записки охотницы (СИ) - Муравская Ирина

“Неизвестен” написано вместо номера. И кто это пытается дозвониться? Дима? Стас? Тогда почему не определяется номер? А может Ева? Она же, скорее всего, волнуется.

Принимаю вызов. Молчание. Что еще за игры?

— Чего надо? — раздраженно кидаю в трубку.

— Что смерть молчишь? Ты проиграла… — монотонно и с легкой хрипотцой раздаются в динамиках знакомые строки. Застываю, забывая обо всем. А я-то думала, что это в башне “Федерации” меня сковал дикий страх. Нет, не там…

— Кто ты? Хватит прятаться. Покажись. Или ты храбрый лишь на словах? — тяжело дыша, выдавливаю я.

— Жизнь может всё, — пропевают в ответ. — И чтоб ты знала, жизнь может даже умереть…

Пытаюсь справиться с эмоциями, но не получается. Ноги, руки, голос… все дрожит от сковавшего меня ужаса. Светофор призывно загорается зеленым, но я продолжаю стоять на месте не в силах пошевелиться.

— Чего ты хочешь? Что тебе надо? — уже буквально кричу я в трубку.

— Я хочу дружить. И вовсе не прячусь. Посмотри налево.

Непонимающе поворачиваю голову и понимаю, что из поворота подобно призраку выныривает черный тонированный внедорожник. Несущийся на меня как ненормальный. На меня… На всё про всё ни больше секунды. Удар и резкая боль.

Все, что понимаю краешком почерневшего сознания, готового вот-вот уплыть в пустоту — я на асфальте, а тело в неестественном положении. Ничего не могу: ни пошевелиться, ни дышать, ни унять подступающую к горлу кровь. Боль везде и нигде разом. А ещё слышатся крики. Едва-едва различимые, будто через подушку.

Эхом хлопает дверца машины, а меня накрывает тень. Хочу, но не могу пошевелиться. Вижу лишь мокрый расплывчатый асфальт и коричневые мужские туфли.

 — Жизнь может даже умереть… — слышу я, прежде чем окончательно потонуть в забытье.

ВЕСЕЛО ПРОСНУТЬСЯ В МОРГЕ

Подрываюсь на месте, чувствуя под собой что-то ледяное и дребезжащее. Как же паршиво. По телу словно проехался каток, все адски, просто неимоверно болит, а в голову будто залили расславленный свинец.

— Тише, тише, — доносится в стороне.

Вздрагиваю от неожиданности, но это всего лишь Ева. Сидит на соседнем таком же металлическом столе, помахивает ногами и с удовольствием поглощает китайскими палочками рисовую лапшу из коробки на вынос.

Запоздало понимаю, что я в морге. Сырость, стерильность и уныние смердят из каждой щели. А еще запах, от которого не спасают даже громко работающие вытяжки. На соседствующих столах покоятся несколько накрытых простынями тел, только пальцы ног и торчат. И эта девица орала при виде червей? Та, что сейчас преспокойненько уминает за обе щеки лапшу? Черт, да я и сама голодная как волк.

К тому же, с ужасом осознаю, что такой же простыней укрыта и я, только уже наполовину. Голая, но, к счастью, не вскрытая. Поспешно прикрываюсь и стаскиваю с большего пальца ноги бирку. Номер, а в графе “имя” жирный прочерк. Замечательно.

Устало потираю глаза.

— Долго я была в отключке?

— Несколько часов, — пожимает плечами Ева. — Знаешь, каких трудов стоило выставить местного мясника за дверь? Что произошло? Нам сказали, тело прибыло после аварии.

Напрягаю память. Воспоминания рваные, но быстро восстанавливаются.

— Звонок… — выдыхаю я с ужасом. Недавний страх накатывает новой волной. — Он был рядом… Ева, он стоял надо мной, а я не могла пошевелиться. Не могла увидеть его лицо…

Та испуганно оторвалась от своего обеда. Или ужина, сколько вообще времени?

— Он что-то говорил?

— Процитировал то стихотворение… сказал, что хочет… дружить, — щелчок в голове. — Нам? Ты сказала “нам”? Кому “нам”?

Ева шкодливо посмотрела мне за плечо. Резко оборачиваюсь и вижу… Диму. Сидит на стульчике в углу. На меня не смотрит. Легкомысленно поигрывает пальцами.

— А он тут что делает? — озлобленно рычу на соседку.

— Эй, без него я бы тебя вообще не нашла.

— Да плевать, — рывком соскакиваю со стола, заворачиваясь в простыню. — Где моя одежда?

— Она в крови. Мы привезли другую, — Ева тыкает на пакет, лежащий за ней.

Ну, замечательно. Черное кожаное платье с кружевом. И полусапожки. А нижнее белье? Нет, не нужно?

— А попроще ничего не нашлось?

— Что валялось сверху в чемодане, то и взяла, — обижено фыркнули в ответ.

И где переодеваться? Прямо тут? Замираю и жду, когда кое-кто догадается, что он здесь лишний. Все еще жду… Спасибо. Додумался. Дима неторопливо встает с места.

— Подожду за дверью, — говорит он и выходит.

Поспешно пытаюсь натянуть на себя мего-обтягивающий наряд.

— Не могла от него избавиться? — шикаю я, путаясь в рукавах. Психую, ругаюсь, но, наконец, справляюсь. Ева помогает застегнуть молнию.

— Каким образом? Мы как приехали, он не вставал с этого стула.

— Да плевать. Не хочу его видеть.

— Слушай… я не знала. Честно. Стала бы я ему грубить, если бы знала, кто он.

Собственно и не сомневалась в этом.

— Неважно. Пошли отсюда. Дико хочу есть, а еще у меня все тело ноет.

Дима, в самом деле, ждет нас по ту сторону и молчит, пока мы не выходим на утопающую в ночи улицу из примерзко неприятного одноэтажного сооружения, судя по виду готового рассыпаться на кирпичики в любую минуту. Оживает Данилов лишь когда я презрительно прохожу мимо “Ягуара”.

— Сядь в машину, — останавливает меня требовательный голос.

Фыркаю.

— Не сяду.

— Сядешь. Или я затащу тебя силком.

— Только попробуй.

Кто ж ожидал-то? Меня бесцеремонно сгребают в охапку и волочат к автомобилю. Извиваюсь и пытаюсь вырваться, да куда там. На данный момент уровень моих способностей к самообороне — ноль, я еще не отошла после смерти. Черт, я ведь умерла… какой это раз на моей памяти? Двадцатый, двадцать четвертый?

Ева, не вмешиваясь, стоит в стороне. Само собой, станет она лезть в разборки, где замешан один из асов. А передо мной тем временем уже гостеприимно открылась дверца пассажирского сидения. Правда саму меня гораздо менее гостеприимно и достаточно грубо затолкали в салон.

Обижено скрещиваю руки и демонстративно отворачиваюсь.

— Только попробуй вылезти, — грозит Дима и с грохотом захлопывает дверцу.

Что за вандализм? Разве так можно обращаться с такой тачкой?

— Повежливей с машиной, — не выдержав, цежу я сквозь зубы.

Не отвечают. Водитель занимает место за рулем, а Ева запрыгивает назад. “Ягуар” трогается. Молчим следующие несколько минут. Я так вообще не меняю позы, но урчащий желудок напрочь отбивает всю внешнюю браваду.

— Хочу есть, — буквально требую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌

— Туда и едем, — отвечает Дима, и опять молчание.

Очень скоро мы уже сидим в каком-то круглосуточном кафе, и я с аппетитом уплетаю суп, бифштекс с гарниром и салат из куриной грудки, запивая все чаем. Ева неторопливо попивает молочной коктейль, а Данилов младший сидит напротив и, покусывая ноготь большого пальца, задумчиво наблюдает за мной.

Практически не обращаю на спутников внимания. Слишком голодная. Игнорирую не только их, но и ошарашенную официантку, попытавшуюся забрать недоеденную тарелку и чуть не схлопотавшую за эту по рукам. Моя прелесть, не отдам.

Замедляюсь только когда понимаю, что обожралась. Не просто объелась, а именно обожралась и вряд ли смогу теперь встать. Откладываю вилку и с наслаждением откидываюсь на спинку стула.

Дима только этого и ждет.

— Трапеза окончена? Подобрела? Теперь пора отвечать на вопросы.

— Теперь пора спать, — поглядываю на темень за окном. На дворе давно дождливая ночь, но судя по проблескам, скоро рассвет. Это сколько ж я пролежала в морге…

Данилов младший достает из кармана мой разбитый вдребезги телефон и кладет на стол.

— Нет, сначала ты все расскажешь, а потом нужно будет доложить остальным.

Удивленно хмурюсь.

— То есть пока никто не знает?