Симона Вилар - Ведьма княгини
И едва обниматься к ней не полез, пришлось Свенельду вмешаться, почти оттолкнуть излишне рьяного черниговца.
Сверху, с заборолов, на них глядел Асмунд, со стороны хмыкали в бороды киевские нарочитые бояре Свирька и Прастен, иные кмети оборачивались, бабы дворовые перешептывались и посмеивались. Свенельд услышал, как варяжский ярл Грим сказал кому-то: он-де давно понял, что боярыня Свенельда и есть та самая чародейка, с которой их князь любился.
У Свенельда горело от стыда лицо, пока уводил жену, ощущал спиной множество взглядов. Они свернули за ближайшие постройки, обогнули частокол капища, пошли по широкой улице верхней Горы. Малфрида шла рядом вроде как послушно, но черных глаз не сводила, рассматривала пытливо, словно что-то силясь прочесть у него на лице.
Не отвела взора, и когда они вошли в его городское жилище, когда Свенельд затворял за ними дверь в истобке[55], взмахом руки выгнав сидевших там челядинок.
— Чего пялишься? — неожиданно грубо спросил, когда они остались одни.
— Да вот спросить хочу…
— Это я должен спросить, где тебя леший носил? Ты боярыня моя али кто?
Она наконец отвела взор, окинула взглядом помещение. И небольшое окошко вливался свет серого дня, со двора доносилось протяжное кудахтанье наседки, где-то бухала кузница.
— Раньше ты меня сюда не приводил, — сказала она, разглядывая резьбу на лавках, тканые полосатые дорожки на широких половицах, алое сукно на длинном столе. — Все от людей прятал в Дорогожичах.
— Как же тебя было не прятать, когда любой молодец залетный может похвалиться, что знал тебя? И мало ли что между вами было… Мне же честь семьи надо было блюсти, раз выбрал тебя своей боярыней.
— Выбрал… меня… — тихо повторила она и вздохнула, словно с каким-то облегчением.
Свенельд же оставался суров, сел в противоположном углу, как будто и находиться подле нее ему было тяжело. Малфрида смотрела на него, чуть склонив голову к плечу. Вот он, ее ладо, ее муж ненаглядный. Хорош собой, сильный, нарядный, уверенный в себе. К такому любая пойдет не раздумывая… А он выбрал ее. Как древлянке Малфутке и мечталось когда-то в глухих чащах.
Но сейчас она видела его как будто иначе, чем ранее: и как Малфрида-чародейка, и как наивная доверчивая Малфутка. Как Малфутка, она его еще любила, а вот как Малфрида… Отчего-то вспомнилось, как некогда древлянские волхвы разбудили в ней ненависть к нему, требовали, чтобы погубила по их приказу посадника Свенельда. Он же спас ее от ярости древлян, женой сделал, но все же не мог полюбить, как ей того хотелось. Чувствовал, какова она на самом деле… ведьма древлянская. Но еще Малфрида понимала и некое роковое сплетение их судеб: они со Свенельдом сблизились и она родила ему дочку, потом стала его женой, и значит, они связаны так, что она не может сделать ему зла, должна оберегать его, ибо ведьмы охраняют тех, кто им близок, и не могут погубить. Погубить ближнего для них — это принести себе самой гибель, это уведет их из мира живых в мир теней. Как Малфутка, она торговалась с Кощеем за любимого мужа, а как Малфрида — понимала, что правильно поступила, встав на его защиту. И как Малфутка, она просто хочет сохранить его для себя. Но вот хочет ли она быть его женой как Малфрида?
— Что смотришь, будто я диво невиданное? — не выдержал наконец Свенельд. И словно вспомнив о чем-то, грубо спросил: — Ты что с моей ключницей Липихой сделала, а? Сообщили, что ты с лестницы ее столкнула. Да как ты осмелилась на такое?
Она вдруг прервала его громким заливистым смехом. И в нем было нечто столь нехорошее, что у Свенельда волосы зашевелились на затылке. Нет, его древляночка мила никогда так не смеялась. Так кто же перед ним?
А Малфрида глядела на него уже без тени улыбки.
— Я и не прикасалась к твоей мамке Липихе. Но я, похоже, знаю, кто погубил ее. Женщина не из этого мира, высокая и статная, с длинными белыми волосами, которая старится и умирает в считанные мгновения. Блазень, живущий в твоем тереме в Дорогожичах. Знаешь такую? Вижу, что знаешь, — кивнула она, заметив, как он побледнел, встать было хотел, но вновь осел на лавку.
Свенельд старался взять себя в руки, унять неожиданную дрожь. Откуда Малфутка могла знать про Межаксеву, жену его прежнюю? Его и поныне род Прастена попрекает, как будто Свенельд повинен в кончине их родички. Ведь сгинуть и единую ночь… А родне Межаксева жаловалась на Свенельда, всякое наговаривала на мужа. Она была опасна, она поняла, что Свенельд мечтает ни много, ни мало о самой княгине, вот и грозилась сообщить о том в детинце, самому князю Игорю. Кто бы ей поверил? Да уж нашлись бы такие. А это грозило Свенельду потерей всего, чего достиг. Его бы изгнали, сам Игорь не потерпел бы его подле Ольги. А Межаксева все свое: скажу кому надо, да скажу. Вот тогда-то Липиха и решила ему помочь. А как — он только позже узнал, когда явился на погребение Межаксевы и Липиха тихим шепотом ему все рассказала. Он ведь тогда привез из древлянских лесов воды чародейской, живой и мертвой. Межаксева красавица была, стариться не хотела, вот и потребовала, чтобы муж и ей водицы той дал. Он-то просьбу ее им полнил, да только Липиха по своему разумению поступила. Водица мертвая все болезни лечит, хвори на корню в теле изводит, но может и погубить, если сразу не принять живой воды, продляющей жизнь и младость. И вот Липиха, дав Межаксеве испить мертвой водицы, склянку с живой на обычную воду заменила. И боярыня стала стариться и умирать у нее на глазах, в труп разложившийся превратилась, а потом… Липиха ее вновь спрыснула из склянки с мертвой водой — и Межаксева стала как была. Только мертвая.
Когда Липиха Свенельду все то поведала, когда бухнулась в ноги, причитая, что если бы не избавились они от боярыни, та бы немало бед Свенельду принесла, он только молчал потрясенно. На устроенной тризне по жене и смотреть на Липиху не мог. А потом отпустило. Сообразил, какую услугу ему мамка оказала. И простил ее, даже возвысил. А выходит… Выходит, блазнем бесплотным стала его Межаксева.
Малфрида с усмешкой наблюдала за лицом мужа. Потом вздохнула, как будто с сожалением, поглядела в окошко как-то скучающе.
— Успокойся, боярин. Мертвая помстилась за себя, успокоилась и больше не появится. Но тебе сейчас иная беда грозила, и куда более страшная. Продали тебя бояре как жертву Кощею темному, ну да я уже выторговала твою жизнь. Не расплатилась еще, да только теперь ты мне поможешь. А не поможешь… плохо будет и тебе и мне.
Свенельд потряс головой, словно отгоняя наваждение. Что она говорит? Ну, про блазня… это понятно. А при чем тут какой-то Кощей?
