Ева Фёллер - Волшебная гондола
На первом этаже располагалась господская жилая часть с большим парадным залом, называвшимся портего, который простирался по всему дому. С обеих сторон зала находились покои, в которых владелец спал или ел, или принимал посетителей.
В одном таком портего я и находилась. Справа и слева были двери, из которых Хосе открыл одну и осветил находящуюся позади комнату.
— Я полагаю, это подойдёт для юной леди, — сказал он.
Я смотрела в глубину темной комнаты, в то время как Себастиано зажег свечи на подсвечнике и вручил его мне.
— Спокойной ночи, — сказал он. — Мы поговорим завтра. Или вернее сегодня. В любом случае, до скорого.
— Безумие, — сказала я. — Это что-то вроде кровати с балдахином?
Это была действительно она. При виде ее я внезапно поняла, как сильно устала.
Несмотря на это, я проверила каждый угол, было ли чего опасаться. Мрачные намеки Себастиано о вероломных убийцах на меня все-таки повлияли. Сочетание темноты и одиночества вселили в меня еще больше неуверенности.
В комнате не было ничего кроме дорогой мебели. Дверь практично запиралась изнутри, и я это немедленно сделала, прежде чем раздеться и забраться в постель.
Что следует понимать буквально, потому что постель была удивительно легкой и воздушной, как пуховая перина из будущего. Так же матрас был мягким и удобным, и постельное белье было гладким. Нигде не колола солома, не было ни царапающей материи, ни дурно пахнущей шерсти. С балдахином надо мной - при свете свечи мне было видно, что он был из вышитого шелка - я была словно спящая красавица, готовая к столетнему сну.
Прежде чем уснуть, я почувствовала порыв угрызений совести. Бедная Кларисса! В то время как я здесь лежу в дамасте и пухе, она должна довольствоваться кусачим шерстяным одеялом и где-то через час - до рассвета оставалось не больше -
опорожнять ночные горшки, носить воду, варить пшенную кашу и затем целый день в летнюю жару стоять в мастерской и работать с травами. А меня там нет, чтобы ей помочь.
Я раздумывала, следует ли мне попозже днем заглянуть к Клариссе мимоходом, когда я лучше разузнаю мою новую окрестность. Возможно, она почувствовала бы себя лучше, когда узнала, что я все еще была здесь. Определенно, это бы ее утешило, что она не одна застряла в этом столетии.
Конечно, она тогда захотела бы узнать, где именно я нашла пристанище. Это ей, наверное, меньше понравилось бы. Прежде всего, если бы она услышала, что я спала в огромной комнате с кроватью с балдахином, обрамленными золотом зеркалами и лакированной мебелью. И ночной горшок, на котором не только была крышка, но и встроенное кресло, которое стояло за красивой ширмой. Как оказалось, в этом веке не все жили так неуютно, как Матильда.
Еле слышный колокольчик на судне, который звенел на другой стороне, погрузил меня в сон.
Глава 11
Когда я проснулась, был уже ясный день. Ставни, правда, были захлопнуты, но солнечные лучи просачивались в комнату через щели.
Несколько секунд в полудреме я представляла, что была дома. Папа пел под душем, и мама в это время ворвалась бы внутрь и громко заявила бы, что школьный автобус будет через пять минут. Так как было самое время вставать. Автобус пришел бы по правде только через пятнадцать минут, мама с удовольствием преувеличивала в подобных вопросах, но даже тогда мне едва хватало времени подготовиться к выходу. Поэтому я всегда накануне принимала душ и мыла волосы, так как точно знала, что после подъема мне хватит времени только на одевание и чистку зубов.
У Матильды все происходило также лихорадочно, только там не звонил никакой будильник, а только звучащий вдалеке утренний звон из всех ближайших колоколен, которые разбудили бы всех вокруг. Я и Кларисса выпрыгивали из кровати в течение одной минуты, мы могли быть уверены, что Матильда ворвалась бы в комнату и подняла бы нас на ноги своими криками.
Затем нужно было поторопиться с одеванием и расчесыванием, так как работа уже ждала. Такие тонкости, как чистка зубов вместе с остальным уходом за телом, откладывались на потом.
В этом столетии уже знали про чистку зубов, для этого использовали волокна деревянных кусочков и мятные листья. Тогда, когда было время. У очень большого количества людей, вероятно, его не было, потому что, как только они открывали рот, обнажался кариозный ужас. Зубных врачей не было, только так называемые цирюльники. Когда нужно было посещать их, было уже слишком поздно, так как им фирменным делом было вырывание зубов. Кларисса рассказывала мне, как происходили такие вмешательства. Двое мужчин держали жертву, пока цирюльник орудовал щипцами.
Я уже познакомилась с несколькими такими пациентами. Сначала они покупали себе травяные средства от зубной боли, и когда те не помогали, они отправлялись к цирюльнику. После этого они приходили в магазин снова с ужасно опухшей щекой, так как им требовалось средство для заживления раны.
Пока размышляла о зубной гигиене этого столетия, я оставалась в постели в полудреме. Это было так хорошо, когда ты не обязан вскакивать с кровати, как только проснулся.
В какой-то момент человеческие потребности дали о себе знать. Я воспользовалась ночным горшком и решила узнать при следующей возможности, где здесь выход.
Но только я пришла к этой мысли, как в дверь постучали, и в комнату вошла женщина, которая сделала передо мной реверанс, забрала ночной горшок из стула и исчезла вместе с ним. Раздраженно я остановилась и смотрела на нее.
Одновременно с этим появилась другая женщина, которая носила фартук и чепец, как первая. Она открыла окна и начала поправлять перину. Пока она все еще была этим занята, вернулась первая женщина. Она несла поднос, который оставила на лакированном столике перед камином.
— Ваша утренняя трапеза, мадонна, — вежливо сказала она.
— Ээ... спасибо, — ответила я озадачено. Быстрый взгляд на тарелку показал, что мой нос не обманул меня. Яичница-болтунья с поджаренной ветчиной! И рядом с ней на подносе лежал свежий белый хлеб, который еще дымился. Кроме того, там лежал золотистый сыр, аккуратно сложенные маслины и чашечка с медом.
Женщина повернула ко мне стул и протрещал.
— Все ли соответствует вашим желаниям, Мадонна?
Я хотела сообщить ей, что меня зовут просто Анна и меня приучили самостоятельно опоражнивать ночной горшок, но я была настолько захвачена, что не могла произнести ни звука. Вместо этого я только, соглашаясь, кивнула и опустилась на стул. Я сразу же заметила, что голодна. Никому не нужно было просить меня, чтобы я начала есть, тем более что все выглядело так, как будто все приготовлено для меня одной.
