Ольга Митюгина - Нетопырь
Ни один из них не роптал на отца.
Оба твердо намеревались помочь разлуке, времени и расстоянию потушить огонь этой греховной страсти.
Тем печальней и тем холодней было их расставанье…
Минуло два года.
Юная баронесса расцветала день ото дня, и все чаще слышал старый отец просьбы получить руку его дочери от знатнейших и благороднейших дворян Венгрии, Трансильвании, Валахии и Румынии — поскольку слава о красоте Елизаветы Попрушнек достигла самых отдаленных уголков в тех краях, долетала она и до немецких земель… У старого барона закружилась голова, и, видно, сам дьявол стал нашептывать ему мечты выдать свою наследницу за отпрыска королевского рода — и всем рыцарям и дворянам указывал он, ослепленный гордыней, на дверь…
Юная баронесса не роптала, но тем труднее становилось ей не вспоминать брата: некому было заменить его в ее сердце, и тоска закралась в ее душу.
Между тем внезапный сильный недуг обрушился на барона, и очень скоро подточил его силы настолько, что владелец замка уже не мог надолго покидать своей комнаты. Врачи спасли его жизнь, но уже никогда не сопровождать ему было свою дочь на праздники, турниры и прочие увеселения, подобающие девушке ее положения.
И барон оказал неслыханное доверие своей наследнице, позволяя одной ездить, куда пожелает ее душа, зная ее здравомыслие и сдержанность.
На одном из турниров и встретила она прекрасного рыцаря, вернувшегося из Святой Земли, чей образ вытеснил из ее души греховные мечты о родном брате — девушка полюбила паладина всем своим пылким сердцем, а он полюбил ее.
Но старый барон и слышать не хотел пусть о прославленном, но бедном воине, и решительно указал ему на порог. И Елизавета впервые решилась пойти против отцовской воли: в тайне, греховно, осуществилась связь молодых людей, после чего оба явились пред отцом девушки, умоляя о прощении, и рыцарь вновь попросил руки соблазненной им баронской дочери.
И старый барон уже не мог отказать ему, ибо означало это бесчестье для рода, а для его дочери — прямую дорогу в монастырь…
Но барон согласился с одним условием: лишь в том случае возьмет баронесса родовое имя своего супруга, если баронет, ее брат, не оставит наследников, дабы не пресекся род Попрушнек…до тех пор же и она сама, и дети их должны были носить имя деда, а не отца.
А от баронета меж тем и в самом деле не было никаких известий, и мучительные думы волновали его близких…
Сыграли свадьбу, пышную, как и подобает, когда идет под венец наследница знатного рода, и в замке появился новый хозяин, старый же барон мог отложить все дела и наслаждаться отдыхом и заботой, великой чуткостью и благодарностью, которыми окружили его дочь и зять. И сердце барона оттаяло, и в душе простил он Елизавете и ее супругу их первое и единственное ослушание…
Бог благословил их дом двумя детьми, вновь мальчик и девочка бегали по древним коридорам и лестницам замка, радуя сердца родителей и деда, и никогда не запирались ворота замка для гостей, и часто веселые празднества и балы наполняли шумом и музыкой комнаты. И говорили все вокруг, что нет во всей Венгрии более счастливой семьи… Нет более радушных и приветливых хозяев… И нет более прекрасной и верной супруги, чем баронесса Елизавета Попрушнек. Нет более великого и благородного рыцаря и воина, чем ее муж, барон Констан Попрушнек.
О брате хозяйки вот уже тринадцать лет никто ничего не слышал и не мог сказать, и вся семья уже считала его умершим, хотя никто ни разу не осмеливался произнести это вслух.
И Констан не смел упоминать о Карле при своей супруге, чтобы не видеть слез в ее прекрасных глазах… Эта рана на сердце так и не смогла закрыться.
На тринадцатый же год его отсутствия и на одиннадцатый год свадьбы Елизаветы и Констана случилось то, чего давно уже никто не ждал в замке Попрушнек: вернулся Карл.
Как кинулись друг другу в объятья брат и сестра, как не могли разжать рук, как Карл целовал, взяв в ладони, лицо баронессы! С каким пылом отвечала ему Лиза, только и в силах шептать его имя, будто безумие овладело ею: „Карло, Карло, Карло…“ — и лишилась сознания прямо на его руках: от слишком большого счастья.
И над телом ее столкнулись взгляды двух мужчин, двух соперников: Карла и Констана, и никакого значения не имело то, как эти двое оправдывали свою взаимную ненависть. Истинная причина, понимание которой оба молодых человека гнали от себя, была в ревности.
Много раз обвинял рыцарь своего шурина в чудовищной черствости: так долго будучи на чужбине, не подать о себе даже весточки страдающим близким. О какой любви к „дорогой сестре“ может идти речь, если Карл допускал ее слезы, если разбивал ее сердце?..
Много раз кидал и Карл в лицо зятю обвинения, что тот грязно и подло прокрался в их семью, низким обманом завлек неопытную девушку в свои сети ради имени их славного рода и баронского состояния. И о какой любви к „милой Лизетт“ может идти речь, когда налицо явный расчет?..
„Вы не можете так говорить, не зная наших обстоятельств!“ — возражал Констан.
„Равно как и вы не можете обвинять меня, не зная моих!“ — парировал Карл…
Эти споры двух самых дорогих ей мужчин разбивали сердце Лизы. Она любила обоих, брата и мужа, любила по-разному, но одинаково страстно. В конце концов, оба, не желая ранить ее, оставили свои споры, но взаимная неприязнь, загнанная вглубь душ, клокотала еще неистовей, лишенная выхода.
Семья стала походить на адский котел, готовый при малейшем сотрясении извергнуть на неосторожного свое смертоносное варево.
Никто не удивлялся, что у баронета поэтому пропал аппетит, и за семейным столом он больше говорил, чем ел. Некоторые слуги утверждали, что он и не ел вовсе, а так — ковырял еду, из вежливости делая вид, что кушает. Разве что пил вино…но после, когда уже случились все ужасающие события, стали думать, что не столь уж сложно было, при известной ловкости и проворстве, выплескивать вино в камин — ведь тот находился не слишком далеко от места баронета…
В округе началась странная эпидемия несчастных случаев…
…то лошадь крестьянина понесла, и беднягу нашли в овраге со сломанной шеей, то пьяница забрел в болото, завяз в трясине и — утонуть не утонул, но замерз от подводных ключей…
…то дочка мельника оступилась на лестнице…
…то охотника задрала рысь…
„Это дьявол проезжал по нашим местам, не иначе!“ — шептались суеверные крестьяне, но найти в каждом конкретном случае что-то дьявольское не могли. Все было объяснимым и ясным. И лишь в целом начинало напоминать какой-то чудовищно-красивый в своей точности и завершенности узор, сплетенный кем-то умным и безжалостным…
