Марина Ли - Сказочница
— Это котолый гад бессовестный?
— Не, гад бешшовештный тот, а этот шволочь шимпатичная.
Черт! Кир бросает на Лютика благодарный взгляд и расплывается в довольной улыбке:
— Мы это все наедине обсудим, в семейной, так сказать, обстановке, — и на слове «семейной» он выразительно брови приподнял и замолчал на мгновение. Мерзавец. — А пока, думаю, нам всем надо успокоиться, привести себя в порядок, поговорить. Детей…
— Дети мои! — восклицает Вишня и Ромашку за руку хватает.
— Никто не претендует! — Кир примирительно руки вверх поднимает. — Разбирайтесь сами с вашими детьми… Мира, мы уходим.
— Я никуда с тобой не пойду!
Он вздыхает и в сторону Кая предостерегающий жест делает:
— Мы все обсудим позже, — а потом просто перекидывает меня через плечо, как мешок с мукой. Меня. Через. Плечо.
Я в первую секунду растерялась и только недоуменно смотрела на застывшего столбом Кая, на замерших в восхищении Лютика с Ромашкой и на Вишню, которая пыталась взглядом прожечь в Кае дырку.
— Отпусти меня немедленно! — я яростно молотила красавчика по спине и кричала, что есть мочи.
— От-пус-ти-и-и-и-и-и-и!!!!!!!
Перевела дыхание и снова:
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!
А Кир только хмыкнул и пятую точку мою любовно так погладил, что я, честно говоря, перепугалась немного.
— Киррррр!
— Ммм?
Он просто пропускает мимо ушей мое возмущение и куда-то меня тащит. Целенаправленно. И смеется при этом. И все люди, которых мы по пути встречаем, тоже смеются. Надулась и глаза закрыла, чтобы не видеть никого и в попытке сдержать обидные слезы.
А красавчик тем временем добрался до точки назначения.
— Я ужасно испугался… — признался он тихонько, и мои ноги, наконец, коснулись земли, а я глаза полные слез открыла и обнаружила ванну.
— Я заметила, — вырываюсь из объятий и кран включаю. — Ты очень яростно переживал и активно на мои поиски собирался, когда мы с Вишенкой вернулись…
— Я… — Кир в одну секунду побагровел и воровато глаза отвел. — Он первый начал…
— Конечно, первый, — соглашаюсь устало. — Будто бы я Кая не знаю…
— Мира…
— Кир, выйди вон, пожалуйста. Я грязная… и запах этот… и вообще, ситуация отвратительная просто… Можно мне одной остаться?
Он голову упрямо наклонил, и я подумала, что не уйдет, что надо будет спорить, и доказывать, и говорить что-то, а слов подходящих не было. И сил тоже. И я поняла, что еще секунда и я самым безобразным образом зареву. Кир вздохнул и выходя, припечатал:
— Я стою сразу за дверью, имей в виду… И как только ты приведешь себя в порядок и успокоишься, мы… поговорим.
Не реагирую никак на его слова. Гори оно все гаром, а я сейчас просто хочу в горячую ванну! Одна проблема: снять платье самостоятельно, если у тебя левая рука разодрана омерзительной тварью, практически невозможно, а фактически очень больно. И рукав к ране прилип намертво.
Становлюсь на колени возле наполнившейся ванны и руку в воду опускаю, надеясь, что ткань отлипнет, когда намокнет. Черт! Болезненный стон сдержать не удается, и в тот же миг распахиваются двери и влетает Кир.
— Ты что делаешь?
— А на что похоже? — откидываю волосы за спину и смотрю на него через плечо. — Платье пытаюсь снять.
— А почему таким нетрадиционным способом?
— Традиционным не получается. Рукав к ране прилип.
— К ране? Иди сюда!
Кир усаживает меня на край ванны и начинает бессовестно расстегивать пуговицы на лифе.
— Ты что делаешь, — возмутилась слегка прифигевшая я.
— А на что похоже?
Сосредоточенно выпутывает мои руки из рукавов и опускает платье до пояса. Нет, я-то в сорочке, если это прозрачное недоразумение можно так назвать. И даже, кажется, понимаю, что красавчик просто хочет помочь. Но все равно стыдно и от смущения глаза не знаю куда деть. И, ну да, чувствую как загорелись уши.
— Не дергайся! — Кир осторожно дотрагивается до моей руки и растерянно произносит:
— Тебя что, собака покусала?
— Вишня сказала, что это был Хат.
Красавчик со свистом втягивает в себя воздух, бледнеет и хрипло бомочет:
— И как тебе удалось от него убежать?
Иронично улыбаюсь.
— Нет, я конечно понимаю, что нет такой большой и сложной проблемы, от которой нельзя было бы убежать… Но не научена. Да и как ты себе представляешь, я могла удрать от этой скотины?
Кир, едва касаясь, провел пальцами по ране, и боль неожиданно прошла. Я удивленно пошевелила рукой, согнула в локте, оттеснила Кира в сторону и, склонившись над ванной, смыла грязь и кровь.
Это был шок.
— Ну, ты, блин, Кашпировский! Даже шрама не осталось.
Оборачиваюсь к нему, вся такая восторженная, а он голову к левому плечу так задумчиво наклонил и смотрит на меня странно, а затем раздается хриплое:
— Раздевайся!
Спешу и падаю.
— Мира, если ты на самом деле пережила нападение Хата, то мне надо… я просто хочу быть уверен, что других ран нет, и моя помощь не нужна.
— Не нужна, — бормочу я, но из платья все-таки выбираюсь осторожно, волнуется же человек. — Хат, если честно пострадал гораздо больше. Вообще-то, откровенно говоря, я его как бы убила.
Кир кивает. И с таким видом, главное, равнодушным, что ли… Мол, подумаешь, Хата замочила… Что такого? Или я все-таки Вишню поняла неправильно? Хотя нет. Я же там сама была… я все прекрасно помню… зубы его треугольные, язык черный… и, главное, смрад…
И я вдруг просто захлебнулась от эмоций. Все вперемешку: страх, облегчение, злость, радость, обида. А еще меня начало колотить мелкой дрожью. Не вижу ничего, кроме омерзительной курносой морды, не ничего — только жуткое рычание… И понимаю не сразу, что воспоминания выплескиваются из меня отрывистыми предложениями, что голос мой дрожит на грани запоздалой истерики… Нет, я, кажется, уже давно за этой гранью…
Кир заботливо усадил меня в горячую ванну, а я говорю, говорю, и все не могу заставить себя замолчать. Рассказываю про то, как я испугалась, про Кая, про детский дом, про одиночество свое невыносимое, про треугольные зубы, про обиды бесконечные и характер дурацкий… А Кир молчит, не останавливает мой словопоток неистощимый и осторожно меня намыливает, и волосы цветочной водой ополаскивает, а я уже не говорю ничего, а только всхлипываю судорожно и за руки его хватаюсь.
— Ну, все, моя хорошая, все прошло… Хватит… — шепчет успокаивающе, а меня кажется заклинило. Сижу, трясусь, слезы катятся градом.
— Ну, я не знаю, — Кир растерянный и такой трогательный, что сердце сладко замирает в груди. — Ну, что мне сделать?
