Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Арнаутова Дана Твиллайт

Впрочем, от разумника Грегор ничего другого и не ожидал.

Гораздо хуже было то, что возможный Прорыв как будто никого не обеспокоил! Поговорить с Великим магистром Грегору, правда, удалось, причем уже на третий день после памятного Совета, но и только. Кастельмаро выслушал его с таким благодушным видом, как будто речь шла о чем-то невыразимо приятном, вроде присоединения Фраганы к Дорвенанту на правах колонии, а потом уточнил:

— И вы полагаете, что Прорыв могут спровоцировать порталы?

— Не только порталы, — поспешно уточнил Грегор. — Любой достаточно сильный магический выплеск. Но, конечно, в том месте, где ткань мироздания достаточно истончилась. А порталы делают ее нестабильной по своей природе, увеличивая возможность Прорыва.

Кастельмаро покивал, снова задумавшись о чем-то, рассеянно погладил оранжевый луч звезды на медальоне Великого магистра и бросил в пространство:

— Райнгартен, мальчик мой, зайдите ко мне.

Грегор даже обрадовался: Райгартен — стихийник, он-то сразу поймет его опасения, а вдвоем убедить Архимага будет куда проще.

Радовался он недолго.

Райнгартен объявился в кабинете через четверть часа — бегом, что ли, бежал? Или случайно оказался рядом? Чуть поклонился Грегору и вопросительно взглянул на Кастельмаро.

— Великий магистр?

— Этьен, дорогой, — улыбнулся Архимаг и подтолкнул к стихийнику записи Грегора. — Возьмите это и как следует изучите. Потом подготовьте докладную с изложением ваших выводов. И не затягивайте, на следующем Совете мы поставим вопрос порталов на голосование.

Райнгартен снова поклонился, взял записи и спокойно вышел прочь.

— Голосование? На следующем Совете? — переспросил Грегор, дождавшись, когда дверь закроется, и трижды напомнив себе об этикете, уставе Ордена, должном почтении к Архимагу и обычной вежливости. — Великий магистр, вы хотите отдать право на решение людям, которые ничего в этом не понимают? Алхимичке? Иллюзорнику? Или артефактору, чья гильдия с этих порталов кормится?!

— Ну-ну, Грегор, не преувеличивайте, — с прежним благодушием махнул рукой Кастельмаро. — Вы и сами, дорогой мой, все-таки некромант, а не стихийник. В ваши расчеты могла вкрасться ошибка. Или совсем маленькая оплошность, да… А Совет гильдий — разумные люди, и я уверен, мы сможем принять правильное решение. Вы же не хотите сказать, что не доверяете сливкам Ордена, а?

«Ни на ломаный медяк! — очень хотел сказать Грегор. — Да я гнилого солдатского сухаря не дам за большую часть этих разумных людей, а уж позволить им вершить судьбу всей страны… Кастельмаро, старый вы прохвост, неужели не видите, что ваше время ушло?! Вы хотите покоя, вам совсем не нужны дрязги в Совете и неприятные вопросы от артефакторов и стихийников, у которых внезапно упадут прибыли от порталов.

А что вскоре по всему Дорвенанту откроются дыры, из которых полезут потусторонние твари, в это вы просто не верите и верить не хотите! И вам плевать, что закрывать эти дыры придется, как обычно, боевикам, нам и тем же стихийникам, которых вы сейчас подставляете под удар. Может быть — закрывать собой. Вы Великий магистр, Архимаг, талантливый, почти гениальный мастер, чьи работы — гордость Ордена, но вы слепы, слепы, слепы… И я ничего не могу сделать с этим, пока семилучевая звезда на вашей груди. С вами — ничего. Но со всем остальным — попробую, не будь я Бастельеро!»

Ни единого слова из этого он, разумеется, не сказал: кто и когда его слушал, пока действительно не пахло жареным? Совсем как Корсон и его штаб! Снисходительные взгляды, любезные улыбки… Дежурные учтивости — из уважения к его роду и дару Избранного Смерти, но не его уму и таланту. Что вы, разве может быть главнокомандующим мальчишка тридцати с лишним лет, что он понимает? Стоит ли слушать его забавные, но бредовые планы? И понадобился почти полный разгром основных сил Дорвенанта, позорный, нелепый разгром, чтобы не нашлось никого, согласного сменить рухнувшего с сердечным приступом Корсона.

О да, разбитая и истощенная армия этим опытным старикам оказалась не нужна, ею они воевать не умели! А он сумел! И выдрал свою первую победу при Фарнелле! А там уже Малкольм встал на дыбы, швырнул очередной чернильницей в кого надо и проорал, что вот он воевать не умеет — потому и не лез не в свое дело столько лет, а если кому-то хотелось побеждать — так надо было подхватывать командорский жезл и знамя над телом Корсона, а не приходить на готовые победы, мать вашу всей Барготовой свитой! И Грегор остался командором. Да, у его первой победы был отчетливый привкус преступления, но ведь он хотел как лучше! Корсон губил армию и Дорвенант, а Грегор их спас.

Но здесь не солдатский лагерь, а стены Орденской Академии, и Кастельмаро, пусть старый и утративший былую хватку, это все равно далеко не Корсон, из куража никогда не носивший даже защитных амулетов — зачем они ему среди всегда готовых прийти на помощь магов? Впрочем, вряд ли амулеты способны прикрыть от Избранного Смерти, а фамильные проклятья Бастельеро, как известно, не определяются… Но не в этом случае. В Академии, позволь себе Грегор подобное безумие, их распознают именно по отсутствию личного почерка.

И потому Грегор просто поклонился и вышел, стиснув зубы в пока еще бессильном бешенстве, но уже прикидывая, что и кому следует сказать, чтобы на грядущем Совете добиться хоть частичной победы.

Ровно через неделю Айлин с ужасом поняла, что так больше продолжаться не может. Еще немного — и она или попадет в лазарет, или с позором запросится домой. Но там отец и матушка, Артур… Нет-нет, только не это! Да лучше она зачахнет, как героиня любимого романа тетушки Амелии, и на смертном ложе попросит оставить ее в Академии в качестве лабораторного пособия! Айлин всхлипнула, тиская в ладонях большое красное яблоко — сегодня утром ей в комнату принесли большую коробку со сладостями и фруктами от тетушки Элоизы.

«Дорогая Айлин, — гласила записка, приложенная к подарку, — я ненадолго уезжаю в провинцию, но, вернувшись, обязательно навещу тебя. Будь умной и стойкой. Помни, что я очень горжусь тобой…»

Красивые буквы свивались в ровные строчки, которых не постыдился бы даже учитель каллиграфии, но будь они написаны так же коряво, как пишет сама Айлин, все равно остались бы самым прекрасным письмом на свете. Хоть кто-то гордится Айлин и даже понимает, как ей нелегко — иначе не было бы слов про стойкость.

Бережно сложив записку, Айлин спрятала ее под подушку, чтобы потом еще раз перечитать перед сном, и взялась разбирать коробку дальше. Конфеты и яблоки она сразу убрала в тумбочку, благо на ней лежали чары сохранения съестного, и можно было растянуть лакомства надолго.

Еще в коробке нашлись пять бутылочек с жидким душистым мылом для тела и волос — из лучшей алхимической лавки! — флакон духов, набор для рукоделия со всевозможными нитками, иголками, ножничками и очаровательный бархатный кошелек с гербом Ревенгаров, набитый серебряными и медными монетами. Тетушка подумала обо всем!

А венцом присланного оказались три модных фраганских журнала, которые даже в столице было не достать. Наверное, любоваться ими не совсем хорошо, раз Дорвенант воевал с Фраганой столько лет, но в том и беда, что в Дорвенне ничего подобного нет, да и фраганская мода — всем известно — самая красивая в мире. Айлин такой журнал видела всего раз в жизни, его привезла ей все та же тетушка Элоиза, но налетели кузины, потом — тетя Амелия и тетя Мэйв… И когда Айлин очень учтиво спросила о судьбе подарка, то получила выговор и нотацию, что дорвенантские леди подобной гадостью не интересуются.

Яркие журналы Айлин мстительно положила на тумбочку сверху, а потом наблюдала, как Иоланда вьется вокруг них, словно моль над любимым отцовским чучелом. Глаза соседки выражали попеременно вожделение, страдание и искреннюю влюбленность… Но просить у Айлин журналы она так и не стала!

Зато сделала ответный ход, и на следующий день в комнате появилась огромная позолоченная клетка, которую парень из прислуги подвесил прямо над кроватью Иоланды. В клетке сидел крупный желтый кенар с хохолком и недовольно косился на всех черными бусинками глаз. Под восхищенными взглядами созванных Иоландой подруг он тщательно вычистил перья, разгреб рассыпанный на полу клетки корм, щедро сдобрив им постель внизу, а потом запел! И спокойные дни в комнате кончились. Ночи, кстати, тоже.