Дожить до рассвета (СИ) - Морозова Мария

— Расскажете, что это такое? — начала раздражаться я.

Почему мне приходится клещами из него информацию выдирать?

— Расскажу. Только эта информация, в некотором роде, секретна, что ли… Так что не стоит распространяться особо…

— Мы поняли, — ответила за всех.

Мужчина снял очки и стал протирать их краем свитера, задумчиво глядя куда-то мне за плечо.

— Лет тридцать назад, — стал неспешно рассказывать он, — был один профессор, Рудольф Остаэри. Изучал биохимические процессы в человеческом организме, запатентовал пару лекарств, которые принесли ему признание. В общем, построил карьеру, заимел репутацию ну и все соответствующие преференции. Но, видимо, честолюбие заставляло его хотеть большего. И однажды Остаэри поставил перед собой очень амбициозную цель — создать лекарство, которое бы продлевало жизнь.

— А стандартных ста пятидесяти ему было мало? — фыркнула я.

— Наверное. У Остаэри были финансы, была отличная лаборатория, были мозги, в конце концов. Он начал исследования и всего через два года после своего громкого заявления представил результат. Вещество, названное им «лавуланиум». Мощнейший цитопротектор, оно должно было замедлить гибель клеток организма, увеличив срок жизни едва ли не в два раза. Комиссия по патентам впечатлялась, дала добро на испытания. Профессор набрал добровольцев, поселил их в своей лаборатории и стал пичкать лавуланиумом. Почти год он проводил эти эксперименты, снабжая столицу весьма оптимистичными отчетами. А потом грянул гром.

— Отчеты оказались липовыми? — хмыкнул д'Эстар.

— Не совсем. Лавуланиум действительно работал. Он защищал клетки организма от разрушения, увеличивал их регенеративные способности. И возможно, в долгосрочной перспективе организм старел бы гораздо, гораздо медленнее. Но Остаэри умалчивал кое о каких важных деталях.

— О каких же?

— Я точно не знаю, что привлекло лишнее внимание к его лаборатории. Вроде кто-то из родственников одного добровольца пожаловался, что тот перестал выходить на связь. Поэтому туда неожиданно нагрянула комиссия, благо что недругов у профессора хватало. Вот тогда-то и выяснилась правда. Лавуланиум при всех своих положительный свойствах, обладал одним серьезным побочным эффектом. Он очень токсично воздействовал на нервные клетки, по сути убивая мозг.

— Одни клетки лечил, вторые калечил, — задумчиво проговорил д’Эстар.

— Вот такой вот неприятный сюрприз, — пожал плечами Герн. — Получив первые негативные результаты, Остаэри не стал сворачивать свои исследования, а попытался убрать этот эффект, не прекращая испытания на людях. Он беззастенчиво врал о состоянии испытуемых, хотя оно ухудшалось с каждым днем. И к моменту приезда комиссии восемь из них уже умерли, почти тридцать — находись в пограничном состоянии.

Григсон выругался себе под нос.

— Расследование проводилось в большой тайне и не заняло много времени. Профессора и его ближайших подручных казнили. Его исследования засекретили. Родственникам погибших выплатили огромные компенсации с условием никогда не вспоминать о том, что случилось. Мне самому об этом по большому секрету рассказал когда-то мой наставник в академии. Как судмедэксперт, он входил в ту самую комиссию, которая расследовало дело Остаэри.

— А вы уверены, что это действительно лавуланиум? — нахмурилась я.

— Уверен. Я написал вчера профессору Лагарду, сегодня утром он подтвердил мои подозрения. И очень забеспокоился. Никому не хотелось бы повторения той трагедии.

Я скривилась. Это дело пахло все хуже и хуже. Ладно бы, просто наркотики. Но теперь его хвост тянется в папку под грифом «Секретно», что покрывается пылью в самых глубоких королевских архивах. А значит, вполне можно ожидать визита важных господ из столицы, которым захочется отодвинуть меня в сторону и руководить здесь самим.

— Так, — потерла виски, — поняла, что сделали, но не поняла, зачем. Какой эффект может дать такое странное сочетание?

— Понятия не имею. Чтобы «Сладкая пыль», простите, вставила, ей вообще не нужны никакие добавки.

— Я, конечно, не врач и даже не алхимик, — медленно произнес д'Эстар. — Но вы говорите, что все эти вещества защищают клетки от гибели. Может быть кто-то пытается создать безопасный наркотик? Безопасный в смысле того, что будет щадить организм наркомана.

— Или снова решил создать лекарство от старости, — кивнула задумчиво.

— Но след явно тянется к тому делу тридцатилетней давности, — подал голос Соррен. — Сомневаюсь, что кто-то мог синтезировать этот ваш лавуланиум, пойдя по независимому от Остаэри пути.

— Если вы не возражаете, я бы отправил этот отчет своим столичным коллегами, — глянул на меня дЭстар. — Возможно, такое сочетание уже где-то мелькало. Еще попробую узнать, что случилось с исследованиями профессора и мог ли кто получить к ним доступ.

Конечно, огласки мне не хотелось. Но я не собиралась бить себя в грудь и гордо заявлять, что справляюсь без посторонней помощи. Так что без раздумий согласилась.

— Отправьте. И скажите мне, для синтеза такого вот вещества ведь нужна нормальная лаборатория, так? Этого не сделать в каком-нибудь подвальном закоулке?

— Да, — согласился Герн. — Все вещества чистые, без мусора и лишних примесей. Скорее всего, их делали на очень хорошем оборудовании.

Откинулась на спинку стула и задумчиво уставилась в потолок.

— Аптеки… Или аптечные лаборатории… Лаборатории при заводах… Просто цеха… Слишком много вариантов.

— Если наркотик вообще делают у нас, — проговорил Григсон.

— Надеюсь скоро это узнать.

— Какие будут указания для моего отдела?

— Продолжайте пока в том же направлении. И напрягите осведомителей. Причем, не только по наркотикам. Хочу знать все странное, необычное и пугающее, что происходит в этом городе.

Мужчины кивнули и синхронно поднялись. Один только д’Эстар остался действовать мне на нервы, не торопясь идти связываться с коллегами.

А в приемной уже сидели жаждущие моего внимания подчиненные. Причем, Мелвин с Юнсен так и светились довольством, значит, точно нашли что-то интересное. Я подарила д’Эстару красноречивый взгляд, мол не оставит ли он нас одних, но тот не проникся. Откинулся на спинку стула и с доброжелательных любопытством уставился на моих людей. Пришлось смириться с его присутствием.

— Заходите, — кивнула я обреченно.

Закрыв дверь, они уселись на стульях и Мелвин положил передо мной стопку каких-то листов.

— Мы сейчас побывали в порту.

— Вы? — прищурилась. — А разве стажер Юнсен относится к делу о контрабанде?

Девушка порозовела и смущенно опустила голову. А инспектор бросился на ее защиту.

— Следователь Соррен разрешил нам. Хелена… то есть стажер Юнсен все равно пока без работы. Все же дело убитого аптекаря явно, хм, свернуло куда-то не туда. Вот я и подумал, почему бы ей не помочь мне. Все же с девушкой многие разговаривают гораздо охотнее.

— Принимается, — вынесла я вердикт, немного подумав. — Но в следующий раз, согласовывайте все со мной. Что вы там нарыли?

— Мы сегодня переговорили с Ингмаром Свельдом. Особо полезного он нам не рассказал, мол, ничего подозрительного у них там не происходит, и вообще все спокойно. Но дал посмотреть журналы регистрации кораблей и отметок о досмотре. На первый взгляд, там тоже было не к чему придраться, а все же мы нашли то, что показалось нам странным. Вот, смотрите.

Он развернул один из лежащих передо мной листов. Эта оказалась копия журнального разворота.

— Видите? Запись, сделанная полтора месяца назад. Третьего числа торговое судно «Алкиона», прибывшее из Надамира, должно было пройти досмотр. Таможенным инспектором числился некий Вильфред Унберг. Но его фамилию зачеркнули, заменив ее на Юлиуса Ланге.

Я кивнула.

— Вроде ничего такого, обычная ситуация. Но вот здесь, в записях от пятого числа, мы снова видим «Алкиону». С отметкой о досмотре опять же Вильфреда Унберга.

— Так…

— Нам это показалось странным. Мы нашли Юлиуса Ланге и поговорили с ним. В тот день, третьего, корабль действительно должен был досматривать Унберг. Но буквально за полчаса перед этим он неудачно поскользнулся на крыльце и сломал ногу. Вместо него срочно поставили Ланге, но потом убрали. Якобы, тот слишком неопытен, всего два месяца работает, а «Алкиона» — корабль большой, там легко что-то пропустить. Тем более, что капитан корабля согласился подождать. Так что проверял ее вернувшийся с вылеченным переломом Унберг.