Муж для серой птички (СИ) - Баскакова Нина
Как ни странно, но желания напиться не было. Словно отрезало. Давно такого не было, хотя на душе остался осадок сожаления. Сожаления, что он не смог пронести чувства к Саше через всю жизнь, а ведь хотел. Он думал, что без нее ему жизни нет. Тут же пришлось признать, что Птичка ему в душу запала. Что-то в ней такое было. Непонятное и притягательное. Серая шейка, которая разучилась летать и вынуждена была остаться зимовать на пруду.
Но разве это правильно? Он клялся в любви жене. У них было двое детей. Они прошли столько трудностей вместе, а тут девчонка, которая чуть старше его дочери, если не ровесница. Один смех. Сам бы посмеялся, а вместо этого сидит ей шапку вяжет, чтоб уши не отморозила. Со временем это пройдет. А пока думать об этом не хотелось. Приятно находиться в ее обществе и ладно.
Утром Мируша нашла на столе серую шапку с узором. Все-таки довязал. А она так и не дождалась. Уснула. Он же сдержал слово. Вроде ничего такого, а стало не по себе.
И в глазах появились слезы. Она тут же вскочила на ноги. Не хватало еще раскисать и голову глупостями забивать! Как будто ей делать больше нечего. Работы непочатый край, а она тут будет слезы лить.
Работа ее всегда находила, как и Мируша ее. Может потому что они друг от друга не прятались? Наверное. Мируша об этом не задумывалась. Знала только, что в крепости всегда было чем заняться. Так и получилось. В этот раз она помогала шить белье для кроватей. Почему-то остальные отказывались. Хотя Мируша потом догадалась: они крутились около гостей, которые приехали в крепость. Нашли тоже развлечение. Лучше было с Родой работать в тепле и тишине, чем болтаться ни пойми где. А за шитьем можно было подумать. Разложить все по полкам и понять, как жить дальше. Только мыслей никаких не было. Пустота и грусть царили в душе и от этого становилось грустно.
День пролетел незаметно. Опять наступил вечер, который все проводили в столовой и опять это ощущение чужого праздника. Она не пошла вместе со всеми. Вместо этого решила подняться на стену и побыть наедине с ветром и морозом. Звездное небо раскинулось покрывалом. Мируша запрокинула голову и задумалась. Небо было таким большим, необъятным, а все проблемы такими мелкими по сравнению с этой россыпью звезд, что теперь думы о них казались глупыми. Какая разница как они к ней относятся люди? Какая разница, что они шепчут за ее спиной? Главное ведь, как она к этому относится. Все такое пустое. Сегодня обиды есть, а завтра их не будет. И чего из этого делать трагедии?
— На звезды любуешься? — услышала она уже знакомый голос. К ней подошел Силий.
— Любуюсь. Говорят, что люди, когда умирают, попадают на небо, чтоб потом за нами наблюдать. А я в это не верю. Там ведь холодно и страшно. Не хотелось бы, чтоб мама и братья там мерзли. Мне больше по душе, когда говорят, что умершие души — это лучи солнца. Они теплые и ласковые. Приносят добро. А звезды — они на снег похожи, которого всегда много. Но от того, что их столько, то мир кажется огромным. Необъятным, — сказала она.
— А может души умерших попадают в другой мир и начинают жизнь вновь?
— Думаешь, что они живут в том мире и не помнят нас? — спросила Мируша.
— Если все помнить, то не будет покоя. Как может мать оставить детей и спокойно наблюдать за их трудностями? Или как любимые смогут жить в разлуке? Тогда нашим близким было бы слишком трудно в том месте, куда они попадают. Поэтому думаю, что они не помнят нас. Но мы помним их.
— Иногда кажется, что лучше бы не было этой памяти. Так было бы спокойнее
жить.
— А еще хорошо бы включать и выключать чувства. Вот обидел кто, так берешь и выключаешь эту обиду. Или причинил кто-то боль, а ты об этом забываешь.
— Тогда смогли бы мы остаться теми, кем мы стали сейчас? Сейчас бы здесь разговаривали другие люди, — ответила Мируша. — Спасибо за шапку. Она красивая.
— Рад, что она тебе понравилась.
— Только больше так не делай.
— Что именно? — спросил Силий.
— Не надо больше помогать. Я не хочу быть тебе обязанной.
— Кому угодно, кроме меня? Я так понял?
— Силий, не обижайся. Но твоя помощь — она другая. И она меня пугает.
— Ты хорошо чувствуешь людей, Поточка. Даже лучше, чем они себя.
— Нет. Я плохо разбираюсь в людях. Просто тебя боюсь.
— Знаю. Ты об этом уже говорила вчера, — ответил Силий. — Иди в комнату, а то тут холодно. Заболеешь. У тебя вон, рукавичек нет.
— Мне и здесь хорошо, — чихнув, ответила Мируша.
— Пойдем тогда в караулку, погреешься. Или все-таки к себе пойдешь?
— Здесь останусь. Не надо мне указывать, что я должна делать!
— Ты недавно сильно болела. Глупо мерзнуть из-за упрямства. Согласись? — он
снял свои рукавицы и натянул ей на руки. — Какая ты бесприданница. Ничего у тебя нет за душой.
— А у меня душа красивая. Вот и не надо за ней ничего хоронить, — усмехнулась Мируша. — А с твоей стороны глупо руки морозить.
— Пойдем по стене пройдемся. Стоять на одном месте на таком морозе холодно. — Тепло.
— Ты так говоришь, чтоб со мной поспорить? Показать, какая ты вредная? — спросил Силий.
— Не знаю. Никогда об этом не задумывалась. Я всегда говорю, что думаю. Людям это не нравится.
— Это лишь отговорка, Птичка. Только отговорка…
— Здесь интересно, — сказала она.
— На стене? Или в крепости?
— На стене. Стоишь высоко над землей. Далеко все видишь.
— Только холодно в мороз. И неприятно в дождь.
— Зато здесь можно поймать ветер. Так и кажется, что его можно схватить и…
— А что ты будешь делать с ветром?
— Не знаю. Но всегда хотелось познакомиться с ним. Полетать вместе с ним.
— Это страшно, — сказал Силий.
— Я два раза падала. Один раз с третьего этажа, а второй раз со стены второго этажа, но высоты все равно не боюсь, — ее слова показались бравадой. Таким наивным хвастоством. Силий невольно улыбнулся.
— Я когда-то летал. Ловил ветер и летал. Это было страшно. Земля далеко, вокруг облака, а ветер играет тобой, как листком. Может кому-то такое и нравится, но я предпочитаю сам своей судьбой распоряжаться.
— Зависеть от чьей-то прихоти — это сложно. Всегда казалось, что это неправильно.
— А что правильно? — спросил он.
— Правильно?
— Например, спорить по мелочам?
— Нет. Я не так уж и люблю спорить. Не знаю, Силий. В последние дни мне то хочется спрятаться ото всех, то хочу спорить и доказывать всем чего-то. Понять бы еще чего.
Порыв ветра кинул пригоршню снега и заставил резко отвернуться. Она неожиданно уткнулась носом в Силия, который стоял слишком близко. Он приобнял ее за плечи. Ветер вокруг поднимал пургу вокруг них, но они похоже не замечали этого. Мируша стояла закрыв глаза, в окружение снега и света от фонаря. Щеки и нос раскраснелись на морозе. Она напомнила картинку в детской книжке, где была нарисована снегурочка, когда она жила у бабушки с дедушкой и не собиралась прыгать через костер.
— А ты никому не доказывай. Будь самой собой. Со всеми этими доказательствами, что ты кто-то и чего-то можешь, только сгоришь. Пойдем чай пить в сторожку. Поморозили щеки и будет.
— Не думаю, что это нужно.
— Предпочитаешь щеки морозить мне назло? Слушай, но вот что случится, если мы с тобой чай попьем? Просто погреемся и продолжим разговор, но уже в тепле. Или тебе так нравится холод? Хорошо, тебе ведь скучно одной сидеть в комнате. Ты не привыкла к одиночеству.
— Потому что комнаты давно не было. Я ведь столько лет жила, как чернушка и тень Луизы. Знаешь сколько всегда дел было! А еще и поболтать с кем-нибудь хочется. И получалось, что времени не оставалось. Сейчас же его много. Вроде с шитьем закончила. До такой степени дошилась, что аж пальцы поколола. Так бы можно было с Луизой поболтать, а она словно от меня прячется. Такое ощущение, что все отвернулись.
— Так напомни о себе.
— Не хочу, — ответила Мируша. Ветер пролетел мимо и стих, словно его и не было. — Как думаешь, может так случиться, что у человека не будет места? Вот он живет, живет и вдруг раз, а ему в этой жизни больше нет места. Человек становится лишним. Он вроде и живет, но его жизнь словно никому не нужна.
